М.И.Щербакова,
заведующая Отделом русской классической литературы ИМЛИ РАН,
профессор, доктор филологических наук,
руководитель биографической группы Научно-редакционного совета
по подготовке Полного собрания творений святителя Феофана Затворника
Роль Киевской духовной академии в жизни и творчестве святителя Феофана Затворника
В начале августа 1837 г. выпускник Орловской семинарии Егор Васильевич Говоров получил аттестат и –в числе пятерых лучших воспитанников – назначение в Киевскую духовную академию.
Реорганизациясогласно Уставу 1814 г. ясно определила переход к принципиально новому типу системы среднего и высшего духовного образования, к отказу от схоластики и латыни в преподавании богословских дисциплин. Объем программного материала в Киевской духовной академии и уровень требований, о которых можем судить по архивным источникам, убеждают не только в высоком качестве образования, но и в стремлении Русской Православной Церкви восстановить преемственную связь со святоотеческой традицией, в утверждении деятельного христианства как важной цели внутреннего образования юношей. Фонд Киевской духовной академии в Центральном государственном архиве Украинысодержит документально подтвержденные сведения об истоках проповеднического мастерства святителя Феофана, его церковно-учительной системы и высокой духовности.
X курс (1837–1841 гг.) Киевской духовной академии состоял из выпускников двадцати семинарий России: Владимирской, Волынской Воронежской, Екатеринославской, Калужской, Киевской, Кишиневской, Курской, Минской, Могилевской, Нижегородской, Орловской, Полтавской, Рязанской, Смоленской, Тамбовской, Тверской, Тульской, Черниговской, Ярославской, а также Харьковского коллегиума и Дерптского университета.
Ректором Академии до 10 октября 1839 г. был епископ Чигиринский, викарий Киевской епархии Иннокентий (Борисов)–доктор богословия, ученый и историк Западного края России, красноречивый оратор и знаменитый церковный проповедник. Все студенты стекались слушать его лекции. «Каждая лекция, – пишет мемуарист, — представляла как бы событие, возбуждала много толков между студентами и на многие думы их наводила. Сильное умственное влияние производили лекции Иннокентия и после, когда он был уже епископом Вологодским, ибо они ходили в рукописях и по ним студенты готовились к экзаменам по вопросам основного богословия. Говорят, что введение в круг богословских наук преосвященного Макария (Булгакова) составлено под влиянием лекций Иннокентия, читанных им в последние годы ректорства в Киеве» [1].
По силе мысли и красоте изложения богословских наук за ректором следовал Димитрий (Муретов), назначенный в феврале 1838 г. инспектором Академии и читавший догматическое богословие. Хотя он«только начал читать этот предмет, однако вскоре обнаружил свои высокие дарования и показал, что он достойный преемник своего учителя Иннокентия, — писал Крутиков. – Иннокентий освободил догматику от оков схоластики и поставил ее на историческую почву или дорогу; Димитрий (Муретов), стоя под влиянием своего наставника, повел ее по этому пути <...>. Образовательное влияние, какое Димитрий (Муретов) имел на студентов, показывает догматическое богословие преосвященного Макария, в составлении которого автор, несомненно, стоял под влиянием своего любимого наставника» [2].
Сильное влияние этого глубоко благочестивого человека, отличавшегося редким трудолюбием, испытал и студент Егор Говоров, впоследствии повторявший, что из всех современных ему иерархов «самым даровитым по уму, широкому образованию и лучшим по жизни он считал преосвященного Димитрия Херсонского» [3].
Церковную историю читал бакалавр, а с 1841 г. экстраординарный профессор исторических наук Димитрий Иванович Макаров. В1843 г. он был пострижен с именем Лаврентий и в 1844 г. назначен наместником Киево-Печерской Лавры. Впоследствии, в 1854 г., переведен в Валдайский Иверский монастырь, настоятелем которого оставался в течение двадцати лет.
В одном из писем святитель Феофан вспоминал: «О батюшке отце Лаврентии я меньше всех знаю. В академии я бывал у него часто; но об обстоятельствах его почти никогда речи не было... Обычно же, каким Вы его видели, таков он всегда. Главное в нем – безгневие. Образ кротости. Я ни однажды не видал его рассерженным. Иногда он станет будто сердито говорить; но тон речи всегда изменял ему, и показывал, что это он надувается рассерчать, да не умеет. В семинарии я его уже не застал, или был во словесности, по-тогдашнему, и до богословов вниманием своим не возносился. В академии он жил очень уединенно, никуда почти не хаживал. Все дома и дома. Когда какой праздник по товариществу, он скажет: приду, приду, а на другой день извинится; совсем собрался было, да помешали... Фраков терпеть не мог, все бранил их и срамную басню про них выдумал.
Был большой постник… и в лице будто полон, а тела совсем почти нет. Живота нет – ввалился. Когда наденет фрак, и вышел как доска, подчигарый [4]. Подрясник и ряса все скрасили. И стал полный. Первую и последнюю недели – однажды только обедывал в среду на первой. А на Страстной – в среду и четверг; и вообще яствия был скудного, хоть у них стол был общий.
Жениться все собирался. Чай, невесты две выбирал. Нет, не удалось. Покойный владыка Филарет воротится, бывало, из Питера и при встрече скажет: ну, Макаров, приехал тебя постригать. Шутя! И застриг-таки. Мы часто в лавру хаживали. По воскресеньям и праздникам. Профессоры все относились к нему с уважением. Он был муж совета — и утешения. Больше ничего не умею сказать. Дивный муж!»[5]
Программа низшего курса включала философские науки. Виктор Ипатьевич Аскоченский, будучи одним курсом старше епископа Феофана, отмечал, что в то время «философия дошла до высшей степени своего совершенства. Опытные преподаватели держали ее в таком виде, что Иннокентий без хвастовства мог сказать, что нигде в России не читается лучше философия» [6]. А другой воспитанник Киевской академии, одним курсом моложе епископа Феофана, архимандрит Антонин Капустин, в свою очередь, свидетельствовал, что то «было цветущее время преподавания философии в Киевской академии» [7].
Занятия по классу истории философии проводил экстраординарный профессор Иосиф Григорьевич Михневич. Начальный курс охватывал две эпохи: восточную (индийскую и китайскую) и греческую. В теоретической пропедевтической части лекционного курса И.Г. Михневич вводил понятие о предмете истории философии, очерчивал круг близких наук, выявлял важнейшие методические приемы. Слушателям предоставлялась возможность услышать краткий обзор истории восточной философии, в котором отличительные черты древневосточных народов анализировались в их прямой связи с развитием философской мысли.
Логику преподавал профессор протоиерей Иоанн Скворцов, особенно выделявшийся обширными познаниями в области философии; он излагал в лекциях самое существенное и заботился о ясности, простоте и логичности рассуждений. В архивном фонде Киевской духовной академии сохранился план его курса, состоявший из четырех частей: о мышлении, о понятиях, о суждениях, о умозаключениях; завершался курс разбором теории познания.
Лекции по классу психологии для студентов низшего отделения читал Петр Семенович Авсенёв, впоследствии архимандрит Феофан; они были посвящены соматологии, т.е. основным представлениям о теле.
О своих преподавателях выпускники КДА сохраняли благодарную память. Архимандрит Антонин Капустин писал: «Они были одушевлены одинаковою ревностию к своему делу и трудились во всю меру своих счастливых способностей; для слушателей же представляли прекрасное и умилительное зрелище добрейших, кротких, смиренных, и бескорыстнейших тружеников» [8] Кем-то из выпускников были сложены стихи, заканчивавшиеся словами:
И та эпоха – образцова!
И дорогие имена
Амфитеатрова, Скворцова
Родная ведает страна![9]
Класс всеобщей словесности велэкстраординарный профессор Стефан Соловьев. Начальный курс посвящался сущности поэзии, затрагивая ее историю, основные периоды развития у разных народов, ее роды и виды. В лекциях давались основные понятия о словесных науках, излагалась теория изящной словесности. Выделялись специальные разделы: «О вкусе», «О гении», «О критике». Завершался курс разделом «Нечто из практической части словесных наук».
Гражданскую историю студентамX курса – во второй половине первого учебного года– читал выпускник Киевской духовной академии 1823 г. профессор исторических наук АндрейГраников. Курс начинался с Римской истории и завершался Средними веками.
Учебная программа первого учебного года в Академии включала также математику. Ее преподавалипрофессор физико-математических наук, заведующий физическим кабинетом Киевской духовной академии Венедикт Павлович Чехович и бакалавр Давид Александрович Подгурский, впоследствии заслуженный профессор Академии.
В первом полугодии курс включал общую арифметику, алгебру и элементарную геометрию. Вторая половина первого учебного года посвящалась высшей геометрии, плоской тригонометрии, аналитической геометрии линий, коническим сечениям, эллипсам, параболам, гиперболе и некоторым особенным кривым линиям.
Программафизико-математических наук для первого курсавключала из алгебры– теорию переложений и совокуплений букв и теорию уравнений; а из физики –общие свойства вещественных предметов; силы движения, притяжения, расширения. Заключительные разделыкурса предназначались для практического усвоения теоретических знаний: рычаг, блок, ворот, наклонная плоскость, клин, винт.
Из иностранных языков в учебной программе Киевской духовной академии значились: еврейский, греческий, французский, немецкий, польский.
Уже в декабре 1837 г. были назначены экзамены – так называемые «внутренние испытания студентов за декабрьскую треть».
Студенты низшего отделения держали экзамен по классу наук философских, истории, словесности, языкам греческому, латинскому, немецкому, польскому и французскому,по математике и физике, писалирассуждение по вопросу: «Нет ли в формах нашего мышления признаков того, что ум наш глубоко поврежден в его натуре». Также им предлагалось в письменной форме на латинском языке порассуждать на тему: «Dedifferentia inter animum et spiritum in homine» («О различии между разумом и духом в человеке»).
В разрядных списках Киевской духовной академии Егор Говоров никогда не занимал первое место, но неизменно оставался в числе лучших. Досадным исключением оказался только первый экзамен «по классу изъяснения Св. Писания» –30-е место: в числе тех, которые «занимались и успевали хорошо» [10].Священное Писание преподавал в то время молодой и даровитый бакалавр, впоследствии член Санкт-Петербургского духовно-цензурного комитета архимандрит Фотий (Ширевский).
По классу философии в декабре 1837 г. — 13-е место с резолюцией: «Успехов очень хороших, весьма способен» [11], по классу математических наук – 5-е место; против имен Е. Говорова и М. Булгакова значится: «Отлично прилежны, успевали весьма хорошо» [12].
Большое влияние на юношей имел профессор красноречия Яков Кузьмич Амфитеатров. Егора Говорова, как земляка, он нередко приглашал к себе в дом. Отличался необыкновенной простотой – как в быту, так и в изложении мыслей; это качество в полной мере передалось воспитаннику, чьи творения отличаются глубокой христианской убежденностью, простотой слога и ясностью мысли.
Амфитеатров всегда был внимателен к нуждам учеников. В воспоминаниях святителяФеофана сохранился такой факт. Однаждыпрофессор в группе слепых нищих заметил умное лицо бойкого мальчика-поводыря, оказавшегося сыном бедного дьячка из Черниговской губернии. Амфитеатров взял его к себе в дом и определил в духовное училище. Способный мальчик завершил свое образование в академии, где и принял монашество. Впоследствии он стал епископом Могилевским и Мстиславским Евгением (Шерешиловым).
Составленный Амфитеатровым курс церковного красноречия включал подробные сведения о суточном богослужении, о церковно-служебной библиотеке.По словам историка Киевской академии Аскоченского, Амфитеатров «не уснащая речи своей пустыми, звонкими фразами, <...> заговорил просто, но сильно. Принимая за образец бессмертные творения Златоуста, Василия Великого, Афанасия, Григория и др. Как самобытный и талантливый профессор, Амфитеатров, имел немалое влияние не только на своих непосредственных слушателей, но и вообще на разработку и направление гомилетической науки, что сказалось и в его литературных трудах» [13].
Еще один эпизод из воспоминаний святителя Феофана о Я.К. Амфитеатрове: «Случилось мне ходить с ним по роще. Я будто мимоходом спросил: зачем это есть такие неровности между предметами природы и воздушными явлениями, и неровности неприятные. Вот приятный цвет, а сбоку крапива или дурман... и на небе то светло, то пасмурно? — Экой ты чудак, – отвечал он. – Эти неровности — великое дело в экономии промышленияБожия о нашем спасении. Милосердный Бог говорит тебе Сам: следовало бы, чтобы пот никогда не стирался с лица твоего, изможденного и утомленного, но Я даю тебе иногда вкусить радость жизни, позволяю просветиться очам твоим, открыту быть челу твоему и являться улыбке на устах твоих, чтобы не потерял ты надежды и не пал в отчаяние; следовало бы, чтобы земля только терния и волчцы произращала тебе, но Я повелеваю иногда земле давать тебе все обильно в наслаждение, чтобы ты не потерял уверенности, что есть еще возможность возвратить потерянное блаженство» [14].
В середине июня 1838 г. в Правление Киевской духовной академии преподаватели представилиразрядные списки студентов с показанием их способностей, прилежания и успехов [15].
ПоСв. Писанию Говоров значился восьмым, в числе тех, кто «при способностях весьма хороших и прилежании очень усердном успели весьма хорошо».
По философии– на 14-м месте в разрядном списке: «Успевает очень хорошо».
По всеобщей словесности– на шестой позиции: «Очень прилежен и так же успешен».
По физико-математическим наукам–четвертое место: «Прилежания и успехов отличных».
По греческому языку–студент «прилежания и успехов очень хороших»..
По немецкому– успехов «весьма хороших».
Из донесений о поведении Егора Говорова за этот период: «Отменно прилежен и скромен вообще»; «Ведет себя отлично хорошо»; «Постоянно прилежен, ведет себя весьма хорошо»; «Ведет себя во всех отношениях весьма хорошо».
По свидетельству однокурсников, студент Егор Говоров именно здесь, в Киевской академии, развил в себе способность и любовь к писательству. Протоиерей В. Ф. Краснитский вспоминал: «Сочинения Феофана Говорова были по достоинству сравнены с сочинениями лучших из его товарищей, но проповеди его аскетического содержания отличались оригинальностью, особенно в разъяснении лествицы грехов и противоположных им добродетелей» [16].
«Никто лучше его не писал, – говорил впоследствии о преосвященном Феофане его сокурсник митрополит Московский Макарий (Булгаков), – только по скромности своей он не мог читать громко своего сочинения» [17].
Зима 1838/1839 гг. для Егора Говорова в академическом отношении была успешной.
ПоСв. Писанию– шестой с резолюцией: «При способностях весьма хороших и усердном прилежании успел весьма хорошо».
По всеобщей словесности–шестой, прилежания и успехов «очень хороших».
По физико-математическим наукам– пятый; «прилежания и успехов весьма хороших».
По греческому языку–преподаватель бакалавр Бобровницкий отметил Егора Говорова в числе лучших студентов, «весьма прилежны и успевают очень хорошо» [18].
Но эта же зима принесла большое горе в семью: первой скончалась Татьяна Ивановна Говорова, мать; через две недели – отец, священник Василий Тимофеевич Говоров.
«Я не умею горевать об отходящих, когда уверен, что они отходят ко Господу, – признавался в одном из писем свт. Феофан.– Как горевать о них, когда они радуются? Если они видят нас (а точно, видят), то как им неприятно видеть наши слезы! Сказать бы, что плачем о себе, что их теряем, и это неладно. Ибо они не перестают быть близкими к нам и добро делать нам, только невидимо, вместо видимого… Они еще ближе становятся к нам. Ибо видимое бытие разделяется пространством, а невидимое сокращает разделение… Понимая так дело, я никогда не плачу и не горюю об умерших... Это со времени смерти батюшки и матушки.<...> Когда узнал об этом… какое налегло тяжелое и мрачное облако!.. Но в тот же момент пришли мысли немрачные и всю тьму разогнали... Утешился, и ни слезинки... Я верую, что это мне внушил Ангел хранитель. С тех пор я делюсь этою верою со всеми» [19].
Летом 1839 г. совершился переход Егора Говорова в высшее отделение, в число старших студентов.
Вместе с тем он получил должность старшего по комнате № 1 в Новом корпусе Академии. Под его опекой размещались шесть младших студентовXI курса; в их числе – Димитрий Разумовский, впоследствии первый историк русского церковного пения.
По инструкции, комнатный старший студент выбирался из «благонравнейших и отличных». Общие и постоянные обязанности старших состоят в том, чтобы «собственным примером предшествовать студентам, <...> в соблюдении порядка, в благонравии и деятельности, поминая всегда слово Господне: горе человеку, имже соблазн приходит и проч.;снискивать общую любовь и доверие к себе студентов кротким и искренним обхождением с ними; иметь сведение и попечение о всех нуждах;иметь неослабный надзор над поведением студентов» [20].
Автографы студенческих конспектов Егора Говорова вошли в состав рукописного «Сборника ранних (учебных) сочинений и выписок еп. Феофана» (66 л. толстой бумаги). Этот сборник зафиксирован в описи Архива Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне, но пока не обнаружен. В описи значатся выписки «Из книги, называемой “Камень Веры”», «Из Слова о возвышении ума», «Из Слова о любви», «Из Слова о свободе ума», «Посты» (из Лимонария), «Из Слова о совершенстве», «Из Слова о молитве», «Из Слова о терпении и различении вещей»[21].
В этом же «Сборнике ранних сочинений»–«Слово на Преполовение Пятидесятницы» с пометой наставника на последней странице рукописи: «В слове сем много доброго; сократив по указанию, произнести в ранней Божественной литургии 7 мая 1840»; и «Слово на Вознесение Господне» — также с заключением наставника: «Умно, назидательно и празднику прилично. Доставьте мне список. 22 мая 1840 г.». Вознесение 1840 г. приходилось на 24 мая, когда и было, судя по всему, произнесено Слово, впервые опубликованное в 1859 г.
Протоиерей В. Ф. Краснитский, однокурсник преосвященного, вспоминал о случившемся однажды после проповеди студента Говорова. «Был в то время в Киеве юродивый, из священников Орловской епархии, о. Иоанн. Однажды он во время литургии, совершенной в церкви братского монастыря, слушал проповедь, сказанную студентом Феофаном Говоровым. Зашедши после литургии в келии двух иеромонахов-бакалавров Серафима (Александра Аретинского, впоследствии архиепископа Воронежского и Задонского) и Фотия (Григория Щиревского, впоследствии архимандрита и духовного писателя) провозгласил: ах, какую славную проповедь сказал студент! После сего Серафим и Фотий предложили ему познакомиться с Феофаном и пригласили Феофана в свою келью. Увидев Феофана, юродивый отнесся к нему с укоризною: зачем он учит старших себя, — и запрещал ему говорить проповеди; на что Феофан отвечал, что это его обязанность, и что он и впредь не отрицается говорить, когда будет на то воля начальства; и после сего вышел из кельи. Тогда юродивый сказал о нем: ишь какой добрый. Юродивый не в глаза, а за глаза похвалил Феофана, и был утешен тем, что своею укоризною не вызвал в Феофане эгоизма, побежденного глубоким чувством смирения». [22]
1 октября 1840 г. в праздник Покрова Пресвятой Богородицы студент Егор Говоров подал прошение о пострижении в монашество: «Имея постоянное усердие к занятию богословскими предметами и к уединенной жизни, я, чтобы соединить то и другое в предлежащем мне служении Церкви, положил обет посвятить жизнь свою монашескому званию».[23]
Товарищ свт. Феофана по Орловской семинарии и по Киевской академии, и притом его сономерант, заслуженный протоиерей и духовник духовенства Д. А. Жданов подчеркивал, что Говоров был редкий по нравственным качествам юноша еще в семинарии Орловской. «Станет, бывало, в церкви на молитву, и во все время службы ноги не передвинет. Квартирные хозяева не могли им нахвастаться за его прекрасное поведение. И в Академии он да и о. Михаил (Монастырев), еще до поступления в монашество, были самые строгие подвижники, не вкушавшие и виноградного вина. Когда они оба подали просьбу о монашеском постриге, я сказал им: друзья! Что вам сделал мир, что вы от него отрекаетесь так рано?... И, Боже мой! Как же они оба тогда на меня вознегодовали! Не знал я, куда и деваться мне от их разумнейших обличений за вопрос мой! Да, преосвященный Феофан — истинный аскет и тогда у нас был» [24].
Постриг состоялся15 февраля 1841 г. в Свято-Духовской церкви Киево-Братского монастыря. Вместе с Феофаном постригли в монашество Макария (Булгакова), впоследствии митрополита Московского, и Михаила (Монастырева). Из письма епископа Феофана: «Мои именины 12 марта, Феофана Сигрианского, Исповедника» [25].
Вскоре иноки-студенты представлялись в Лавре митрополиту Филарету. Опытный в аскетической жизни, он обратился к ним с назидательной речью: «Храните больше всего чистоту души и тела: это должно быть вашим главным отличием от прочих людей; если сохраните вашу чистоту, Господь Иисус Христос вселится в вашем сердце, и тогда вам больше ничего не нужно, ничто не повредит вам, ничто не обременит вас. Для сего будьте трезвы, воздерживайтесь не только от хмельных напитков, но и от многоядения, во всем наблюдайте умеренность. Предайте себя в волюБожию, совершенно предайте. Не думайте о возвышениях, не позволяйте мечтам входить в голову; не оскорбляйтесь, если возвышают человека, по вашему мнению недостойного. Будьте там, где поставят; будьте довольны тем, что дадут. Верьте, что доброго монаха Бог никогда не оставит: это невозможно, невозможно! Молитесь как можно чаще, всегда молитесь, если можно, имейте Господа Бога в сердце и на устах — и Он будет с вами всегда» [26].
Преосвященный Феофан также вспоминал, что после пострижения они отправились в Лавру к иеросхимонаху Парфению (Краснопевцеву), духовнику Митрополита и Лавры, умному молитвеннику. «“Вот вы ученые монахи, – говорил старец, – набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу, вот чего добивайтесь”, – и я с молодых дней этого искал, и просил, чтобы никто не мешал мне пребывать непрестанно с Богом» [27], – добавлял святитетель Феофан.
7 апреля ректор Академии Иеремия (Соловьев), епископ Чигиринский, в большом Успенском соборе Киево-Печерской лавры рукоположил инока Феофана в иеродиакона; а 7 июля — в иеромонаха. Чин совершен также епископом Чигиринским Иеремией.
В ЦГИАУ хранится свидетельство от 30 июня 1841 г. об исповеди иеродьякона Феофана (Говорова) перед посвящением.
Для получения ученой степени иеромонах Феофан должен был не только сдать выпускные экзамены, но и написать курсовое сочинение, темой для которого он избрал вопрос из самых любимых своих предметов ― Священного Писания. Именно: «Обозрение подзаконной религии, как она дана Богом чрез Моисея народу Израильскому». Сочинение было вполне одобрено наставником предмета и академической конференцией, а затем, в числе других сочинений такого же рода, отослано в Св. Синод.
Св. Синод, как полагалось, отдал эти сочинения на прочтение и высший суд святителю Филарету, митрополиту Московскому. «Раньше его прибывший в Петербург в 1841 г. митрополит Киевский Филарет писал к викарию своему, епископу Чигиринскому Иеремии, в качестве бывшего ректора академии Киевской заинтересованному судьбой курсовых сочинений студентов ее: «Сочинениями студентов здесь очень довольны; не знаю, что скажет Московский Владыка. Впрочем, степени Московской академии прошедшего курса утверждены очень милостиво. Как бы во внимание к тому, с своей стороны, и к соисканию степеней студентами Киевской академии прибывший вскоре после Киевского митрополита в Петербург святитель Московский, вообще строгий, как известно, ценитель, отнесся также милостиво» [28]. В частности, о сочинении иеромонаха Феофана, вышеупомянутом, он дал следующий отзыв: «Сочинение сие заключает в себе столько сведений и соображений о законе Моисеевом, что они служат достаточным свидетельством познаний сочинителя» [29].
В разрядном списке студентов Киевской духовной академии, составленном в Общем собрании членов Конференции Киевской духовной академии после частных и публичного испытаний по случаю окончания X академического курса, иеромонах Феофан (Говоров) занимает четвертую позицию после Матфея Муретова, иеромонахов Макария (Булгакова) и Михаила (Монастырева).
28 июля 1841 г. обер-прокурору Св. Синода гр. Н.А. Протасову из Киевской духовной академии было направлено представление, утвержденное Филаретом, митрополитом Киевским и Галицким, о размещении выпускников X учебного курса. В нем, в частности, указано: «Смотрителем Киево-Софийских училищ, определить окончившего курс студента иеромонаха Феофана (Говорова)» [30].
Как выпускник Киевской духовной академии святитель Феофан впоследствии своими духовно-нравственными и гомилетическими сочинениями, экзегетическими, катехизическими и аскетическими трудами, служением Русской Православной Церкви явил пример мощного развития тех основ и заветов, которые были усвоены им в ее стенах.
[1]Душеполезное чтение. 1897. Ч. 1. Февр. С. 262.
[2] Там же. С. 263.
[3] Труды Киевской Духовной Академии. 1894. № 4. С. 422.
[4]Подчигарый — худощавый, поджарый.
[5]Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. Вып. VII. 1994. С. 95–97.
[6]ИР НБУ. Ф. 160. Ед. хр. 1967. Л. 10 об.
[7] Там же.Л. 10 об.–11.
[8]Там же. Л. 11.
[9] Там же. Л. 10.
[10]ЦГИАУ. Ф. 711. Оп. 1. Ед. хр. 1220. Л. 27 об.
[11] Там же. Л. 29.
[12] Там же. Л. 32.
[13] Русский биографический словарь. Под наблюд. А. А. Половцева. Т. II. СПб. 1896.
[14]Георгий (Тертышников), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. Магистерская диссертация. Сергиев Посад: МДА, 1989. Т.1. Ч. 1. С. 50–51.
[15] ЦГИАУ. Ф. 711. Оп. 1. Ед. хр. 1414.
[16] ИР НБУ. Ф. 160. Ед. хр. 1964. Л. 1 об.
[17]Георгий (Тертышников), архим.Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. Магистерская диссертация. Сергиев Посад: МДА, 1989. Т.1. Ч. 1. С. 52.
[18] ЦГИАУ. Ф. 711. Оп. 1. Ед. хр. 1571.
[19]Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собр. писем. Вып. III. 1994. С. 66–67.
[20] ЦГИАУ. Ф. 711. Оп. 1. Ед. хр. 1823. Л. 4.
[21]АРПМА. Ф. Свт. Феофана (Говорова). Оп. 24. Ед. хр. 4290.
[22] ИР НБУ. Ф. 160. Ед. хр. 1964. Л. 1 об.—2.
[23] Труды Киевской Духовной Академии. 1894. № 4. С. 422.
[24] Воскресное чтение. 1894. № 22. С. 349—350.
[25]Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. Вып. III. 1994. С. 238.
[26] ИР НБУ. Ф. 160. Ед. хр. 1967. Л. 17—17 об.
[27] Душеполезное чтение. 1894. Ч. I. С. 521–522.
[28] ИР НБУ. Ф. 160. Ед. хр. 1967.
[29] РГИА. Ф. 796. Оп. 122. Д. 995. Л. 13 об.–14 об.
[30] ЦГИАУ. Ф. 711. Оп. 3. Ед. хр. 237.