Дергачева И.В.,
д. филол. н., профессор МГППУ

 Идейное и художественное своеобразие проповедей Феофана Затворника

Святитель Феофан занимает особое место среди русских проповедников XIX века. Он всю свою пастырскую деятельность посвятил восстановлению святоотеческих традиций для указания и разъяснения путей к истинно христианской жизни. Проповедь святитель Феофан считал великим средством направления грешника на путь истинный. История проповеди на Руси ведет отсчет от знаменательной даты принятия христианства равноапостольным князем Владимиром.  Древнерусский книжник, следуя общехристианской традиции в  трактовке жизни и смерти, пристально вглядывался при этом в «земное»: его более увлекал сам путь к бессмертию, нежели его образы. «Иной» мир приобретал окраску не мира загробного, но мира нравственного, «земного рая», творимого самим человеком и его деяниями: через аскезу, через добрые дела, через «непротивление», через любовь. Ведь к смерти следовало готовиться в течение жизни, чтобы не оказаться в «ином» мире отягощенными земными грехами и преступлениями. Поэтому древнерусская литература стала литературой нравственных исканий, уже у самых своих истоков – «Слова о Законе и Благодати» Киевского митрополита Илариона, «Проповеди» Новгородского митрополита Луки Жидяты, «Повести временных лет», «Житии Феодосия Печерского», «Поучении» Владимира Мономаха. Поставленных в этих памятниках вопросов хватило на последующее тысячелетие русской культуры.

Слова святителя Феофана  по жанру относятся к проповеди, а по своему содержанию и форме к той ее разновидности, которая относится к экзегетическому и дидактическому разделам типикарных чтений [1]. В них превалируют такие обязательные части любой «речи иерея к пастве» как толкование и дидактика. Восходя генетически к ветхозаветных пророчествам и проповедям Христа и апостолов Нового Завета, проповедь представляет собой «архетип художественного произведения в христианской культуре»[2]. Жанр Слов или Поучений был особенно популярен на начальном этапе существования древнерусской литературы, так как новообращенным христианам особенно важно было приобщиться к знанию и пониманию вечных сакральных христианских истин: «Древнерусские поучения… выступают на почве книги как составной элемент сборника определенного типа.. Уставные чтения в богослужебном строе являются своеобразной проповедью книги, возвещающей вечные и непреходящие истины церковной веры в жизни не взамен, а в дополнение или, вернее, в обоснование проповеди живой, возвещающей конкретные пути применения вечных и непреходящих истин к наличным условиям каждого наличного момента жизни» (Виноградов В.П. Уставные чтения. Вып. III. С. 16) [3].

Летописец описывает, как крестив Русь и изгнав дьявола, равноапостольный князь Владимир, обращаясь к новым христианам, по сути выступил основоположникам этого особенно необходимого на начальном этапе христианизации литературно-церковного жанра: «И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда! Здесь думал я обрести себе жилище, ибо здесь не слышно было учения апостольского, не знали здесь Бога, но радовался я служению тех, кто служил мне. И вот уже побежден я невеждой, а не апостолами и не мучениками; не буду уже царствовать более в этих странах». Люди же, крестившись, разошлись по домам. Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его, посмотрел на небо и сказал: «Христос Бог, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали тебя христианские страны. Утверди в них правильную и неуклонную веру, и мне помоги, Господи, против дьявола, да одолею козни его, надеясь на Тебя и на Твою силу».[4] Эта краткая проповедь-прошение равноапостольного князя Владимира имеет богатейшую традицию на всем последующем протяжении существования древнерусской литературы. Глас князя был услышан, Господь помиловал новообращенных христиан, причем летописец связал это именно с учением книжным, которым они были просвещены: «Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное… Когда отданы были в учение книжное, то тем самым сбылось на Руси пророчество, гласившее: «В те дни услышат глухие слова книжные, и ясен будет язык косноязычных». Не слышали они раньше учения книжного, но по Божьему устроению и по милости своей помиловал их Бог» [5].

Трудно преувеличить роль греческого митрополита Михаила, пришедшего на Русь в помощь равноапостольному князю Владимиру по свидетельству летописца «учаше всех с епископы веровати во единаго Бога… и научи и наказа благоразумно и благочестно многих».

Благоверный князь Ярослав Мудрый продолжил благочестивые дела отца: «И стала при нем вера христианская плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться. И любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же черноризцев, и книги любил, читая их часто и ночью и днем… Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами. Тот, кто читает пророческие беседы, и евангельские и апостольские поучения, и жития святых отцов, получает душе великую пользу»[6]. Отметим, что летописец отводит первостепенное значение именно пророческим беседам и евангельским и апостольским поучениям, ставшим своеобразным ядром и одновременно аксиологическим кодом последующих Слов церковных иерархов, получивших на Руси популярность с самого начала возникновения оригинальной русской литературы и не утративших своего значения в последующие века.

Единомышленником и деятельным помощником Ярослава Мудрого был Иларион, автор «Слова о законе и благодати», по праву считающимся одним из основоположников русской литературы. Его «Слово о Законе и Благодати» относится к апологетико-панегирической разновидности этого жанра наряду со Словами киево-печерского мниха Иакова и св. Кирилла Туровского, а также седмичными поучениями Григория Философа, болгарина, подвизавшегося на Руси во второй половине XI века и «Похвалами» кн. Ольге и равноапостольному князю Владимиру из текста «Повести временных лет».

И все же главнейшей задачей древнерусских проповедников эпохи «золотого века» было изложение и толкование христианских истин. Поэтому «Поучение» епископа Луки занимает особое место в становлении древнерусской литературы и являет «собой один из лучших образчиков типикарной восточнославянской проповеди дидактического характера.» (СКиКДР. Вып. 1. С. 252) и др., чем и подтверждается тот факт, что «Поучение» еп. Луки органично вписалось в четью программу Типикона и соборное учение Церкви» [7]. Русская риторическая традиция является преемственной по отношению к византийской культуре. В восточной византийской традиции  «предмет и содержание проповедей определялись святоотеческим наследием, а форма и внешняя сторона – риторикой, которая была приспособлена для нужд проповедничества» [8]. Однако существует и точка зрения представителей так называемого антириторического направления гомилетики, отвергающих риторику как основу проповеди и видящих главное условие успеха проповедничества в духовном облике пастыря. По их мнению, проповеднический слог «должен быть прост, немногословен, не должен заимствовать человеческих украшений, разве только для того, дабы понятнее представить Божественную истину, но паче богатящийся словом Божиим. Следовательно, в поучениях церковных не должны иметь места философские отвлечённости, риторические парения, а тем менее стихотворения; потому что всё сие есть дело человеческое» [9]. На любом этапе существования проповеди речь проповедника зависит от Священного Писания и Священного Предания Церкви, которые отражают и вбирают в себя догматику и нравоучение в качестве основных характеристик православной проповеди.

Наиболее сложную структуру имеют проповеди в форме Слова. Поскольку наиболее значимые образцы проповеди произнесены именно в этой форме, то и основное внимание современных исследователей обращено к этим образцам проповеднического материала. Некоторые теоретические основы этой формы изложены в «Гомилетике» епископа Полоцкого и Глубокского Феодосия [10]. Отличительными достоинствами Слова автор называет полноту раскрытия рассматриваемой темы и внутреннее единство содержания. В «Гомилетике» рассматриваются композиционные особенности Слова, которое, как правило, предваряется эпиграфом, составляющим «главное начало для мыслей и суждений проповедника» [11]. Далее следуют вступление, где сообщается тема проповеди; изложение – основная часть, объясняющая и доказывающая главную мысль проповеди; нравственное приложение, посвящённое «решению двух вопросов: 1) к чему приводит или побуждает нас раскрытая в изложении истина и 2) как применить к жизни предложенные уроки назидания» [12]. Затем следует заключение, которое может представлять краткое повторение сказанного, увещание слушателей, молитву, цитату из Священного Писания или церковного песнопения. Относительно конкретного использования языковых средств «Гомилетика» никаких указаний не даёт, отмечается только, что «литературный стиль Слова должен быть художественным и возвышенным, язык – богатым и содержательным. <...> Со стороны грамматической она <речь> должна отличаться правильностью и чистотой, со стороны логических требований – определённостью и точностью, с точки зрения эстетических норм – благозвучием и выразительностью» [13].

Существует большая литература об отношении проповеднических текстов к функциональным стилям  русского языка.  Реферативный обзор подобных исследований приведен в статье В.В. Куклева: «Современные исследователи по-разному определяют этот корпус текстов: религиозный язык, культовый язык, язык сакрума, религиозный дискурс, религиозное употребление языка (М. Войтак), религиозный стиль (В.М. Лейчик), церковно-религиозный стиль (О.А. Крылова), религиозно-проповеднический стиль (Л.П. Крысин, С.А. Гостеева, Е.Н. Прибытько), религиозная коммуникация (С.И. Карабулатова), церковнопроповеднический стиль (Е.В. Грудева), сакральная (священная) коммуникация (Г.В. Гриненко), церковно-религиозная речь, проповеднический стиль (Н.Н. Романова, А.В. Филиппов) и др.»[14]

Проповеднический стиль называется подстилем церковно-религиозного стиля, наряду со стилем переводов книг Библии и стилем церковных посланий. Особо подчеркиваются исследователями коммуникативные особенности проповеди, где одной из важнейших черт является устный её характер. По замечанию А. Юрьевского, «с прекращением проповедником своей устной речи прекращается и проповедь. Записанному же проповедническому слову, как уже литературному произведению, название «проповедь» усвояется только в смысле синонимическом»[15].

По форме проповедь представляет собой монолог, однако ученые указывают на скрытую диалогичность, присущую проповеди. Так, Л.В. Левшун считает, что диалогичность реализуется в «вовлечении слушателей в сопереживание, со-зерцание, со-познание» [16]. По мнению А.К. Михальской, в монологической по форме речи проповеди «звучат несколько голосов, сливающихся в полифоническую гармонию» [17]. Это голоса духовных авторитетов, голос самого пастыря и голоса его слушателей.

Итак, проповедь – это древнейший жанр словесности, имеющий свои особенности. Этому жанру присуща определенная традиционность образной системы, восходящей к Священному Писанию. Однако  при анализе текстов разных проповедников становится очевидным, что, помимо универсальной системы образов, необходимо говорить и об авторских, индивидуальных стилистических формах и приемах, создающих идиостиль автора. В своих Словах святитель Феофан использует различные приемы с целью максимального пояснения и облегчения восприятия слушателями богословских понятий и законов духовной жизни. Ведь на протяжении церковной истории проповедь была действенным средством духовно-нравственного воспитания общества. Ее надвременное содержание, обращенное к важнейшим онтологическим вопросам бытия, вызывало особый интерес у читателей и слушателей. Пониманию сложного догматического содержания помогает особый стиль изложения, содействующий активации мышления. Художественная форма, особенности композиции, фигуры и тропы, символика и образность – все это воздействует на слушателей, дает возможность говорить об определенном идиостиле автора, который вовлекает слушателей и читателей в процесс размышления и рассуждения, сочетая различные стилистические и композиционные приемы.

Святитель Феофан уже в новое время продолжил древнерусскую традицию церковно-учительного Слова. Его проповеди на вечную тематику исполнены глубокого сакрального смысла и облечены в совершенную форму, позволяющую доходчиво донести их до слушателя и читателя. Образную систему проповедей создают образы-прототипы, восходящие к основным богословским догматам. Особенности композиции, структура проповеди и все элементы служат экзегетической цели и оказывают специфическое воздействие на слушателя и читателя. Применение разных приемов толкования с использованием системы стилистических тропов и фигур создает особый стиль проповедей святителя Феофана, который можно определить как герменевтический. Святитель Феофан вслед за древнерусскими проповедниками и русскими духовными писателями своего времени – святителем Филаретом Московским, Игнатием (Брянчаниновым), Паисием Величковским, продолжил святоотеческую традицию назидательной проповеди.

Большое значение для понимания искусства составления проповеди преосвященным Феофаном имеет его собственное сочинение «Как составить проповедь?», напечатанное в «Тамбовских епархиальных ведомостях» за 1862 г. (Раздел Прибавления. № 7. 1 октября 1862. С. 305–314). В нем подчеркивается, что «существенный характер проповеди составляет назидательность… назидательное слово совместно должно просвещать, оживлять, укреплять». Святитель также говорит о том, что «назидать или созидать других может только тот, кто сам воссоздан, чей ум светло созерцает истине, чье сердце согрето теплою любовию к сим истинам, с сладостию носит их в себе, проникнуто ими, – чья воля расположена по сим истинам, ими живет, на них утверждается». Поскольку проповедник раскрывает слушателям волю Божию и подвигает их следовать ей и тем самым спасать свои души, то и форма проповеди, по словам святителя, должна быть особой:

«1. Неприлична форма рассуждения… <…> цель проповеди не растолковать только истину, а расположить к ней сердце и склонить волю, чего не достигнем доказательствами.

2. Неприличная и форма ораторской речи… у проповеди другой источник убеждения и действия на слушателей.

3. Самая пристойная проповеди форма есть форма собеседования, или речи разговорной. Проповедник произносит слово один, но речь ведет не один. Он вводит в нее и слушателей, справшивает их и решает, – им предлагает на рассуждение и за них рассуждает, обращает их внимание то на тот, то на другой предмет, и все вообще делает с ними, как в дружеском разговоре. Такая форма поддерживает внимание слушателей без утомления, во все продолжение беседы; они заняты вместе с проповедником, сами рассуждают, сами себя убеждают, сами на себя производят суд».

Открывает сборник «Слов С.-Петербургской духовной академии^, Ректора архимандрита Феофана» «Слово на Новый год». В нем мы встретим обычные для святителя композиционные особенности построения текста, обуславливающие последовательность и ясность изложения темы, от которых во многом зависит действенность пастырского слова. Вступление вводит тему проповеди: «Вот и еще прошел один год, – и на чреду преходящих лет вступает новое лето, чтоб перейти подобно всем другим. Непрестанно прилагается день ко дню, месяц к месяцу, год к году, – и умножение времени сокращает время. Непрерывно и быстро течет река времени и спешит к черте, за которою не будет более времени. Но и мы не на берегу сей реки стоим, чтоб быть сторонними только зрителями ее течения. Нет; но по ней, или вместе с нею и в ней влечемся и сами тем же путем временных изменений к своему концу».

Следующей частью проповеди является изложение, обосновывающее ее главную мысль: «Между тем дествительное наше существование – одно мгновение, как одна тонкая полоса света среди густого мрака ночи. И под нами нет утверждения. А между тем мы стоим, как и весь мир; являем некое постоянство, некую твердость. Кто же держит нас в этой бездне ничтожества? Кто не дает окружающему нас ничтожеству поглотить нас? Кто, отъемля действительность у прошедшего, сохраняет бытие для настоящего и, внося в будущее, которого нет, вносит существующим? Ответ на это готов у всякого. Тот, Кто сотворил нас, в Ком источник всякого бытия, Кто все содержит и живит».

Раскрыв в изложении смысл того или иного предмета или явления, проповедник делает нравственные выводы из сказанного им: «Будущее наше все в руках Божиих: итак, хотя неуклонно в заповедях Его, предадим себя всецело Его отеческому водительству; в отвращение же наказательных посещений Божиих предварим лице Его исповеданием грехов и искренним в них раскаянием. Так отвсюду один урок – урок чистоты и покаяния. И какого другого наставления ожидать можно от времени, когда цель самого времени есть покаяние?» Это нравственное приложение имеет непосредственное отношение к религиозно-нравственной жизни слушателей и читателей.

Заключение проповеди несет важную логико-психологическую нагрузку: «Мы созданы для жизни в раю. Но согрешили и изгнаны на эту землю скорбную. Зачем? – Чтоб принести покаяние. Жизнь наша на земле есть эпитимия. А тому, кто несет эпитимию, что свойственно? – Сетовать, сокрушаться и плакать о грехах своих. Аминь».

В «Слове в день пятидесятилетнего празднества С.-Петербургской Духовной Академии» святитель подчеркивает, что юбилей Академии – «не одному сердцу пища – празднество наше. В нем есть и уроки нам». Преосвященный Филарет проводит параллель между научными исследованиями, где постоянные поиски истины приводят к развитию научных знаний, и истиной религиозной, пути к которой «определены однажды навсегда». «Как учение Божественное, оно должно всегда пребывать единым и неизменным, как неизменен и вечен Сам Бог… Ему и должно пребывать таким, каково было не только за эти пятьдесят лет, но и за десятки других пятидесятилетий, – до самых Апостолов и Господа нашего Иисуса Христа» – учит святитель.

В «Слове в день восшествия на престол благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича» святитель вновь поднимает тему Веры и развития, поступательного движения вперед: «В самом деле, братия, мы совершенствуемся, идем вперед, изобретаем и перенимаем много нового. Благочестивейший Г о с у д а р ь И м п е р а т о р всячески способствует тому и Сам». Государь прежде всего желает своим подданным, чтобы вера была им «руководителем во всем». Святитель подчеркивает важность этого наставления монарха и призывает очень внимательно относиться к прогрессу: «Да, братия, нам очень нужно такое наставление. Силы наши возбуждены, мы стремимся к улучшениям, идем, как говорится, вперед, развиваемся. Но не всякое движение вперед, не всякое развитие есть уже признак истиннаго совершенствования и улучшения. Терние и волчцы так же растут и развиваются, как и пшеница; но пшеница собирается в житницу, а терние и волчцы обрекаются на сожжение. – Идем вперед, – но не забудем, что есть путь, котораго последняя зрят во дно адово! Тоже может случиться и с нашими улучшениями, с нашими, так именуемыми, совершенстованиями; с нашим – употребим принятое слово, – прогрессом». Поэтому святитель призывает не отступать «от спасительной Веры… хранить истинную Веру отцев наших», как ее хранит он сам.

В следующем Слове, «Слове в тот же день», святитель вновь обращается к восшествию на престол Г о с у д а р я И м п е р а т о р а, которое «есть заря новых надежд для отечества». Это важно событие в жизни всего народа дало повод святителю обратиться к столь важной теме, как «благоденствие», которого страстно желает и народ, и Г о с у д а р ь И м п е р а т о р. Опираясь на цитаты из Священного Писания, святитель убедительно показывает, что «благоденствие, как безбедная жизнь – в довольстве, покое и безпрерывных утехах, – не есть удел человека на земле. Не достанет у нас ни уменья, ни сил изменить это определение неложнаго Бога и землю превратить в рай – потерянный. Соломон заботливо искал благоденствия, перепробовал все пути и средства к тому, – и уверился, что все опоры его на земле не прочны: все суета… И чем же заключил? Бога бойся и заповеди его храни, яко сие всяе человек (Еккл. 12, 13). Вот все, что может быть прочнаго в стремлениях и трудах человека и целых государств: Бога бояться, ревновать об угождении Ему, Ему себя подчинять и предавать, чтоб быть уверенным, что истинный Бог есть наш Бог – и мы люди Его. Не исключает это попечений и забот об улучшении своего быта; но указывает одну неизменную основу при всех изменчивых случайностях нашей участи».

Следующее Слово святителя, «Слово в тот же день» начинается с упоминания заповеди ап. Павла: «Горняя мудрствуйте, а не земная». Святитель Феофан, продолжая традицию древнерусских книжников, считавших своей главной задачей научить читателей прозревать мир духовный, волю Господа, помочь обрести им тот узкий путь, который ведет в жизнь вечную и тем самым спасти их души, а, соответственно и свою, – непрестанно ведет задушевный диалог с собеседником, такими близкими читателю простыми словами и примерами, с такой к нему заранее расположенностью и любовью, что трудно сразу представить, что речь идет о самых важных доктринах эсхатологии.

Святитель Феофан владеет высоким мастерством использования метафорических сравнений: «Наконец наследник престола в свое время получает Царский венец и восходит на престол. – И душа, прошедшая все степени Христианскаго совершенства, перешедши в другую жизнь, праведным Судом Божиим, возводится на престол, за победу над собою и венчается венцем – или смирения, или благотворительности, или послушания, или целомудрия, или другим каким, смотря по подвигу и труду, которым трудилась». И это Слово, как и другие, завершается обращением святителя к пастве с напоминанием правильного выбора – пути, ведущего в Царство Божие: «Вот бр., единственный путь ведущий в царство Христово!».

Цитаты из Священного Писания являются композиционной основой всей проповеди. Библейские цитаты не растворяются в метатексте, а, наоборот, весь текст проповеди подчиняется раскрытию смысла цитат из Библии, подобранных таким образом, чтобы наиболее полно раскрыть основную тему Слова. Особенностью авторского стиля св. Феофана является чередование высоких, сакральных понятий православия с практическими советами как приблизиться к самому Богу и быть им услышанным.

Связность текста Слов свт. Феофана проявляется через формальную зависимость его компонентов, при этом локальная связность определяется межфразовыми синтаксическими связями (видо-временными формами глаголов, лексическими повторами, порядком слов и союзами), а глобальная связность, приводящая к содержательной целостности текста, проявляется через ключевые слова – словоформы лексемы «Бог» – Бога, Богу, Божиим, Бог, Божий, Божье, Божьим, Божьего. Поскольку текст проповеди представляет фразовое единство, то ключевое слово присутствует в его зачине в качестве смыслового текста и притягивает к себе другие слова, расположенные в пояснительной части сложного целого. Через них выражается не только основная идея произведения, но и авторская стилистика. Через повторную номинацию и регулярную повторяемость ключевых слов проявляется единство тем Слов святителя. Повторяющиеся словоформы лексемы «Бог» создают не просто сюжетный фон текста, а глубинный его смысл, семантические текстовые поля со смысловым лейтмотивом. Становясь доминантными обозначениями, они создают вокруг себя единый смысловой контекст, вовлекая в него другие слова, ситуативно связанные со словом-понятием, избранным в качестве ключевого.

По данным сайта theophanica.ru