ПаломничествоПаломничество
ИгуменияИгумения Святыни монастыряСвятыни монастыря Вышенский листокВышенский листок С Выши о Выше. Радио-передачаС Выши о Выше. Радио-передача Воскресная школаВоскресная школа Расписание богослуженийРасписание богослужений ТребыТребы Паломническим службамПаломническим службам Схема проездаСхема проезда
ИсторияИстория
ЛетописьЛетопись ИсследованияИсследования
Свт. Феофан ЗатворникСвт. Феофан Затворник
ЖизнеописаниеЖизнеописание Духовное наследиеДуховное наследие Богослужебные текстыБогослужебные тексты ИсследованияИсследования Феофановские чтенияФеофановские чтения Научные конференцииНаучные конференции Вышенский паломник (архив)Вышенский паломник (архив) Подготовка Полного собрания творений святителя Феофана, Затворника ВышенскогоПодготовка Полного собрания творений святителя Феофана, Затворника Вышенского Юбилейный годЮбилейный год

Иеромонах Питирим (Творогов), преподаватель Московской Духовной Академии

Вторник, 08 Февраля 2011 00:24

Иеромонах Питирим (Творогов),
преподаватель Московской Духовной Академии

 

Гомилетическое наследие святителя Феофана Затворника

«Проповедническое слово, если оно хочет быть живым и действенным, должно исходить из глубины души, от чистого сердца и выражать самую задушевную мысль автора»[1], – эти слова иеромонаха (впоследствии – архимандрита) Георгия (Тертышникова), автора фундаментального исследования эпистолярного наследия святителя Феофана Затворника, раскрывают секрет успеха проповеднического служения пастыря. Из многочисленных гомилетических наставлений самого Вышинского Святителя исследователи выделяют одно, которое можно назвать его проповедническим кредо, раскрывающим суть христианской проповеди, долженствующей привести в единство разрозненные силы души – ум, сердце и волю. «Мало просветить ум слушателя раскрытием и объяснением ему истины, – говорил святитель Феофан. – Истины редкий не знает, по крайней мере, в общих чертах. Чего не достает в духе? Это большей частью сочувствия сей истине в сердце и готовности следовать ей в воле.

На это должна быть преимущественно направлена проповедь. Главное ее дело при разъяснении истины согреть сердце теплотою, вытекающею из сей истины, и расположить волю к решимости покориться ей. Доведи ум до истины, проведи сию истину до сердца и привлеки к ней волю. Поучительность, теплая убедительность, влекущая и обязывающая сила суть три нераздельные свойства слова назидательного»[2]. Мы намеренно предварили слова Святителя высказыванием о. Георгия, чтобы подчеркнуть разницу: как об одном и том же говорят два замечательных знатока человеческих душ, чье пастырское служение отделяет, пожалуй, самый трагический век в истории нашего Отечества. Святитель Феофан – представитель «золотого века» русской культуры (культуры, вобравшей в себя не только литературу, живопись, музыку и т.д., но и русское богословие и проповедничество) – еще не жалеет слов и не экономит на языковых средствах для выражения своих мыслей и чувств. Богатство мыслей в сочетании с обстоятельностью, простотой и доступностью их изложения создает особую спокойную и молитвенную атмосферу, в которую погружается читатель проповедей Святителя. В подобное умиротворенное состояние возводит чтение любой святоотеческой литературы. Лучше всего его можно выразить словами преподобного Серафима Саровского – это «дух мирен». Поэтому святителя Феофана, как и других святых отцов, нельзя читать торопливо, на ходу. С первых же строк он останавливает наш суетящийся ум, собирает его и уверенно, властно и любовно ведет на вершины богословской мысли через терния сомнений, заблуждений и соблазнов, которыми был богат современный Вышинскому Затворнику век.

Отношение Святителя к проповедническому служению лучше всего выражает его собственное высказывание: «Пастырская проповедь настолько необходима для людей, что не может быть заменена даже Словом Божиим. Ибо в Слове Божием содержатся общие указания для всех, а каждый человек, как индивидуум, может превратно понять и истолковать его, поэтому общие указания Священного Писания должен разъяснять ему живой опытный голос пастыря»[3]. Сам святитель Феофан, будучи на Тамбовской кафедре, ревностных проповедников поощрял, а священников, долго не произносивших проповеди, штрафовал в пользу вдов и сирот духовного звания[4].

Святитель Феофан принадлежит к проповедникам нравственно-аскетического направления. Другим ярким представителем этого направления является его современник святитель Игнатий (Брянчанинов). Обоих этих святителей роднит устремленность к высоким нравственно-аскетическим идеалам и не просто глубочайшее знание древней аскетической литературы, а претворение этого знания в личном подвиге суровой аскезы. Среди русских проповедников их предшественниками в данном направлении можно назвать преподобного Феодосия Печерского, святителя Серапиона Владимирского и преподобного Нила Сорского. Аскетическая проповедь имеет формальные признаки нравственно-назидательных поучений и характеризуется следующими особенностями:

  1. особым аскетическим способом толкования Священного Писания;
  2. непосредственной связью с духовным опытом проповедника и жизнью современного ему общества;
  3. ссылкой на авторитет святых отцов и подвижников;
  4. простотой изложения[5].    

Однако не все проповеди святителя Феофана можно отнести к разряду нравственно-назидательных поучений аскетического характера. Большинство Слов, сказанных Святителем на двунадесятые праздники, составлены по правилам эпидейктического красноречия, с его особой ритмической организацией. Общей характерной особенностью всех без исключения проповедей Святителя является их глубокий внутренний библеизм – они буквально сотканы из цитат, реминисценций, аллюзий, парафраз из Священного Писания. При этом чаще всего проповедник обращается к Посланиям святого апостола Павла, толкованию которых он посвятил большую часть своего творчества. Так, в самой ранней опубликованной проповеди «На Вознесение Господне» автор 15 раз прямо или косвенно цитирует Апостола языков. Предметом большинства своих проповедей, сказанных на Литургии по воскресным и праздничным дням, Святитель выбирает апостольское зачало дня или праздника.

Известно 273 проповеди святителя Феофана. Первой сохранившейся проповедью является «Слово на Вознесение Господне», сказанное им во время обучения в Киевской духовной академии в 1840 году. Уже в этой ранней проповеди 25-летний вития обнаружил глубокий богословствующий ум и самобытность. Как отмечают исследователи гомилетического наследия Святителя, уже здесь обнаружилось характерная черта его проповеднического стиля – умение воплотить в едином, стройном, логически связном тексте богатое разнообразие мыслей и чувств, которое вызывает празднуемое событие и связанные с ним богослужебные песнопения[6]. По окончании академии в период учебно-воспитательной деятельности (1841-1847) в Киево-Софийском духовном училище, Новгородской духовной семинарии и Санкт-Петербургской духовной академии будущим Святителем было произнесено несколько проповедей: «На Воздвижение Креста Господня» (1843), «В день Святыя Пасхи» (1844)[7], «На Благовещение Пресвятой Богородицы» (1845)[8]. В краткий период после возвращения из Иерусалимской Духовной Миссии и до направления в Константинополь на должность настоятеля посольской церкви (1855-1856) иеромонахом Феофаном было произнесено в Санкт-Петербурге и Петрозаводске несколько проповедей, из которых были опубликованы и дошли до нас только три: «На Пятидесятницу» (1855)[9], «На Новый год» (1856) и «В великий пяток» (1856)[10]. После возвращения из Константинополя в 1857 г. и назначения ректором Санкт-Петербургской духовной академии проповедническая деятельность архимандрита Феофана продолжается. К этому периоду (1857-1859) относятся 12 проповедей, которые были изданы в 1859 г. отдельной книгой, озаглавленной: «Слова Санкт-Петербургской духовной академии ректора архимандрита Феофана». С возведением в сан епископа и назначением на Тамбовскую кафедру начинается новый, плодотворный период в проповеднической деятельности святителя Феофана. За сравнительно короткое время пребывания на Тамбовской кафедре (1859-1863) им было произнесено 109 проповедей, которые печатались вначале в «Тамбовских епархиальных ведомостях», а впоследствии были изданы двумя выпусками (1859-1860 гг. и 1861-1863 гг.) под названием: «Слова к Тамбовской пастве». Основным местом произнесения проповедей был Казанский мужской монастырь, где находился архиерейский дом. Святитель Феофан, как правило, произносил проповеди на Литургии, а на Всенощном бдении проповедовал священник из чреды преподавателей семинарии. Свои проповеди Святитель писал за один присест, а затем произносил их по конспекту. Еще более плодотворной учительная деятельность святителя Феофана стала с назначением его на Владимирскую кафедру. Здесь менее чем за три года (1863-1866) им было произнесено 138 слов и бесед. Так же как и в Тамбове, эти проповеди сначала выходили в местных «Владимирских епархиальных ведомостях», а затем, в 1869 г. были опубликованы отдельным сборником под названием «Слова к Владимирской пастве». В проповеди «При вступлении на паству» Святитель обратился к слушателям со словами: «Я беру на совесть опасливое слово Апостола: горе мне, аще не благовествую[11], и постараюсь по силе моей сказывать вам всю волю Божию, а вы постарайтесь узнать сию волю, и узнавши исполнять во всей широте предписания и по всей силе вашего усердия… Даруй Господи, чтоб от вас никогда не была отнята похвала усердного внимания и послушания, как от меня – непрерывного учения и руководства»[12].

В своем кратком докладе мы при всем желании не сможем даже в общих чертах охарактеризовать все идейно-художественное своеобразие гомилетического наследия святителя Феофана. Поэтому своей целью мы определили выявление главных идей, заключенных в проповедях Святителя, и проекцию этих идей в современность, чтобы показать их актуальность.

В центре всего христианства стоит Крест Христов. От него лучами исходят вероучительные истины искупления и оправдания, заключающие в себе учение о спасении. О спасении падшего человека говорят все проповеди святителя Феофана. И это главное требование к любой христианской проповеди, начиная с апостольских времен. Если это требование не выполняется и слово проповедника не содержит учения о спасении, то его проповедь нельзя назвать христианской.

 В трех проповедях, сказанных на праздник Воздвижения Креста Господня, Святитель по-разному раскрывает любимые им мысли и образы. В первой проповеди (1859), сказанной на Тамбовском кладбище, Святитель обращает взор слушателей к иконе Воскресения Христова, на которой изображен Крест, ставший для ветхозаветный праведников «лествицею восхождения из ада в рай»[13]. По отношению к каждому из нас Голгофский Крест прообразует наш собственный крест, возводящий нас в горние обители. Проповедник, говоря о множестве крестов, на которых христиане сораспинаются Спасителю, останавливает внимание слушателей на трех. Первый крест – «горестное наше на земле сей пребывание, исполненное скорбей, лишений, неудовольствий, болезней и всякого рода бед»[14]. Чтобы этот, неизбежный для всех, крест оказался спасительным, нужно считать свое бедственное состояние заслуженным, признавать свою вину и «благодушно нести все скорбное»[15]. Второй крест – это «вся совокупность наших слабостей и недостатков – душевных и телесных», но более всего – «совокупность страстей и неправых чувств и расположений нашего сердца»[16]. Чтобы и этот крест обратить себе на пользу, необходимо «не поддаваться ни за что неправым влечениям сердца; поддавшись нечаянно, – каяться и снова установлять себя в бранное положение против страстей. Всякий отказ страстным требованиям, всякая победа над ними есть шаг – под крестом и приготовление к поступательному восхождению по кресту в рай»[17]. Третий образ креста – «неизбежный для нас труд и соединенные с ним тягота и терпение в исполнении лежащих на нас обязанностей»[18]. Человек любой профессии и звания, добросовестно выполняя свои обязанности, «будет приобретать силу и к загробному свободному восхождению по кресту на небо»[19].

В проповеди в Сухотинском женском монастыре на праздник Воздвижения (1860) образ трех крестов переосмысливается в идею о трехсоставном кресте, части которого – нижняя, верхняя и поперечная – соответствуют трем обязательным монашеским добродетелям: самоотвержению, терпению и послушанию, каждая из которых имеет, в свою очередь, внутреннюю сторону – соответственно: веру, надежду и любовь. «Голгофа для сего креста – наше сердце, – учит Святитель, – воздвизается он или водружается ревностною решимостию жить по духу Христову, а слагается из разных сердечных расположений, главных и источных в христианском житии»[20].

В проповеди на Воздвижение, обращенной к владимирской пастве (1863), святитель Феофан возвращается к идее трехсоставного креста, каждая из частей которого соответствует трем крестам, описанным проповедником в первой тамбовской проповеди на Воздвижение. Первая часть креста – «немощи естества нашего и худые направления сил его: недалекость ума и незрелость соображений, отсутствие энергий в воле и неподвижность ее на дела долга, вялость чувств и падкость их на недолжное, паче же на исчадия самости нашей – полчища страстей и всякого рода похоти плоти»[21]. Эта часть креста соответствует второму кресту из тамбовской проповеди, вторая часть – первому кресту, а третья часть – третьему. «Второй конец креста нашего составляют все труды и неприятности житейские, – учит Святитель… Третий рог креста слагается из трудов по исполнению обязательных для нас дел… Это назовем крестом служебным Господу, обществу и ближним нашим»[22].

Это не единственный пример, когда святитель Феофан обыгрывает в разных проповедях свои излюбленные образы и идеи. Одной из самых часто используемых им схем, иллюстрирующих учение о спасении, является заимствованный у св. ап. Павла[23] трихотомический образ духа, души и тела. При этом вряд ли можно считать, что Апостол и Святитель учат о трехсоставности человеческой природы. Скорее всего, речь у обоих идет о трех онтологических уровнях, на которых может существовать двухсоставный по своей природе человек. Дух, как высшая сила души, немыслим в отрыве от нее, ибо все святые отцы учат о неделимости души человека.

Пример аскетической проповеди – толкование апостольского зачала 27-й Недели по Пятидесятнице (Еф. 6.10-17). Проповедник останавливает внимание на словах: Облецытеся во вся оружия Божия, яко возмощи вам стати противу кознем диавольским (Еф.6,11). Перебирая, что это за оружия, Святитель обращается к естеству человека, каждая из частей которого «подвержена нападению своих особых страстей, и должна быть вооружена своим особым оружием»[24]. Совокупность орудий против телесных страстей – телесные подвиги: «…тело надо взять в руки и обучать его благочестивой жизни. – Иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми (Гал.5,24)»[25]. В душе на первом месте, как учит Святитель, стоит воображение с памятью – «магазин душевный с показывателем сокровищ его»[26]. Затем следуют рассудок, воля и вкус, подверженные каждый своим страстям. «Наконец, – выше души – дух – сила, обращенная к Богу и вещам небесным. – Враги здесь суть: Богозабвение, бесстрашие, равнодушие и нелюбовь к священному…» Совокупность всех орудий против страстей плоти, души и духа – это «молитва, хождение в церковь, всестороннее послушание, чтение слова Божия и святых отцов, трезвенное внимание себе, телесный труд, бдение, поклоны, уединение, хранение чувств, воздержание и пост»[27].

В проповеди в неделю перед Крещением (5.01.1864) святитель Феофан для изображения своей любимой трихотомической схемы использует образ зрительной трубки, имеющей три состава: «Когда вдвинуть сии три состава один в другой, трубки не показывают вещей как следует, а когда они раздвинуты по соразмерности, все тогда видно в них хорошо. Трубка есть образ нашей тресоставности – из духа, души и тела. В падении дух подчинился душе, а душа и дух телу, и чрез то стали дурно видеть свои отношения, дурно держать себя в них. В получившем новое благодатное рождение (человеке – иерм. П) дух возводится в свое право – держать душу в своем чине, а чрез нее и тело. Человек тогда получает предопределенный строй частей естества, ясно сознает свое отношение к небу и земле и достойно себя держит в сих отношениях»[28]. В проповеди в 23-ю неделю по Пятидесятнице (27.10.1863) содержится та же мысль о главенстве духа в составе человеческой природы: «Печать человечества была в духе; а дух – сила в Боге живущая, из Бога пиющая жизнь и все к Богу устремляющая – и в человеке и вне его, – и внутреннее и внешнее»[29]. Не только в проповедях, но и в своих экзегетических трудах и в письмах святитель Феофан неоднократно возвращался к излюбленной трихотомической схеме. Так, в толковании Послания св. ап. Павла к Римлянам он пишет: «…человек – дух – душа – тело. Дух жить в Боге предназначен, душа – устраивать земной быт под руководством духа, тело – производить и блюсти видимую стихийную жизнь на земле под ведением обоих»[30].

В своих проповедях святитель Феофан нередко обличал дух религиозного индифферентизма, ложной филантропии и гуманизма. В слове на день преставления св. ап. и евангелиста Иоанна Богослова (26.09.1865) проповедник обнажает одну из самых опасных общественных язв своего времени – равнодушие к вере образованной части общества. Указывая на «особый род суемудрия, называемый индифферентизмом», Святитель, используя риторическую фигуру предупреждения, говорит словами своих оппонентов: «Как хочешь верь, – все равно, – только люби людей, как братьев, – благодетельствуй им и благотворно действуй на них… люби, – и только; а веруй себе, как хочешь…»[31]. Разоблачая подобное суемудрие, Святитель говорит, что «этим умникам хочется самим все устроять – без Бога, – и свое внешнее благосостояние, и свою нравственность. От того они всячески ухитряются сплесть такую систему учения, чтобы в ней о Боге и говорить не было нужды. – И ударяют на любовь. – Вы себя-то, говорят, взаимно любите, а о Боге что и думать?»[32]. Исповедующих любовь без веры святитель Феофан обличает словами самого апостола Любви, на которого ссылались индифферентисты. Более того, Святитель отказывает им и в праве ссылаться на благотворную деятельность как на проявление исповедуемой ими любви: «То правда, что свидетельство истинной жизни есть плодотворная деятельность в любви; но чтобы до нее дойти и в ней пребывать, надо всю истину Божию воспринять верою и все освятительные действия Божии пройти. – Только при этом условии, – т.е., только истинствующие в любви, можем мы возращать всяческая в Того, иже есть Глава Христос (Еф.4,18)»[33]. В проповеди в неделю 25-ю по Пятидесятнице (10.11.1865) легкомысленных любителей слушать «юных филантропов» Святитель увещевает не поддаваться «обольстительному кличу: все прочь, – довольно одной любви. – Подожди принимать все прочь, – предупреждает проповедник. – Прежде пройди терпеливо все, предлагаемое тебе правилами благочестивой жизни в Св. Церкви, – все от мала до велика. Чрез это достигнешь истинной любви. Любовь же истинная, пришедши, сама научит тебя, что сделать со всем тем, что не нужным считает незрелая и неопытная филантропия»[34].

Ложной филантропической теории святитель Феофан противопоставляет православное учение об оправдании и возрождении человека. Используя терминологию так называемой юридической теории Искупления, Святитель учит, что с грехопадением «человек стал виновным пред Богом и расстроился или повредился в жизни и силах своих. Посему, чтоб спасти человека, нужно, во-первых, оправдать его пред Богом, явить его праведным пред лицем Его беспредельного правосудия, примирить с Ним. Ибо неоправданный, непримиренный, естеством чадо гнева, по Апостолу, лишается всякого благоволительного благословения Божия, оплодотворяющего и разверзающего глубины естества человеческого, и от того чувствуя в себе сокращение, стеснение и умаление сил, теряет всякую надежду на восстание и оживление. Во-вторых, для спасения человека нужно исправить его жизнь и силы, уничтожить греховное в нем повреждение, даровать ему новую жизнь – возродить. – Ибо иначе самое оправдание не принесет ему никакой пользы, потому что живущий в нем грех в каждое мгновение снова будет делать его виновным, – и это без конца»[35]. Для полного оправдания человеческого рода потребовалось Боговоплощение, ибо «снять вину греха с рода человеческого может только смерть Богочеловека… и восполнить жизнь человека, проведенную во грехе, делами правды, могут только дела Богочеловека»[36]. Проповедник живописует яркую картину психологического состояния грешника перед лицом правосудия Божия: «Будем ли вникать в чувства грешника, стоящего пред Богом, с ясным сознанием Божественного правосудия и своих грехов, или созерцать Бога, склоняющегося к кающемуся грешнику, в том и другом случае откроем некое средостение, преграждающее путь нисхождению помилования от Бога на грешника, и восхождению упования от грешника к престолу Бога Правосудного. – Милость Божия и готова бы помиловать; но правда отвращает милующую десницу. – Истинность Божия и правосудие Божие требуют, чтобы неправый понес присужденную за неправду казнь: иначе милующая любовь будет поблажающею снисходительностию. – С другой стороны в душе грешника чувство правды Божией обыкновенно бывает сильнее и глубже чувства Божия милосердия, – или оно одно, можно сказать, и исполняет его! Потому, когда приступает он к Богу, то сие чувство не только делает его безответным пред Богом, но и подавляет совершенною безнадежностию, как бы отталкивает от Него. – От чего в посланиях Апостольских одним из благотворнейших следствий смерти Господа нашего Иисуса Христа поставляется воскрешение упования спасения (2Петр.1,3)»[37]. Такое, несколько неожиданное, психологическое объяснение юридической теории Искупления находит подтверждение в известном евангельском эпизоде ловитвы рыб, когда апостол Петр, пораженный чудом необычайного улова, обращается к Спасителю со словами: выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный (Лк.5,8). Для избавления человека от фатального состояния виновности и обреченности, чтобы «разорить сие средостение, – учит святитель Феофан, – необходимо восстать между Богом и человеком иному посредству, которое бы от очей правды Божией скрывало грехи человека, – а от очей грешника – правду Божию, – ради которого Бог видел бы грешника достойным помилования – обезвиненным, и человек созерцал Бога не только склоняющимся на милость, но уже беспрепятственно изливающим ее на всякого, приступающего к престолу благодати Его, – необходима жертва умилостивления, которая удовлетворяя правде Божией и умиротворяя душу грешника, примиряла бы Бога с человеком и человека с Богом»[38]. Сия «оправдывающая смерть» может быть только смертью Богочеловека – Существа невинного и святейшего, Которое, «восприняв человека в Свою личность, умрет в нем, чтоб таким образом изъять смерть человека от закона виновности и сообщить ей возможность быть усвояемою другим»[39].

Нельзя обойти вниманием педагогические наставления святителя Феофана, наиболее полно высказанные им в трех проповедях,: 1-я произнесена в Тамбовском кадетском корпусе в день рождения императрицы Марии Александровны (27.07.1859), а 2-я – в Тамбовском Мариинском приюте во время освящения храма мч. Максимилиана (8.11.1859), а третья обращена к воспитанницам Тамбовского института в 40-й день после кончины Императрицы Александры Федоровны – их августейшей попечительницы (ноябрь 1860). Проповедник критикует гуманистический подход в воспитании, главным постулатом которого является принцип: развивай природу! «Как из семени, прозябшего и раскрывшегося выходит дерево или цвет, в своем роде совершенный; так выйдет и человек совершенным, если развить все сокрытое в естестве его»[40], – говорит проповедник словами апологетов западного гуманистического воспитания. При этом последние не учитывают, что само естество человека глубоко повреждено грехом. «Оттого там, где без разбора развивают все, что ни находят в человеке, вместе с сродным нам развивают и несродное, – возражает им святитель Феофан, – и в естестве нашем является много паразитов, которые нередко заглушают и иссушают естественные ветви»[41]. Исправить поврежденную человеческую природу одними естественными средствами невозможно, требуется сверхъестественная помощь. «И она готова, – учит Святитель, – в Церкви Божией, в святых ее таинствах и всех освятительных учреждениях. Божественная благодать, сообщаемая и возгреваемая ими, проникая внутрь нас, разделяет сродное нам от несродного и соединяет с первым, укрепляет его и оживляет, а отревая последнее, иссушает и истребляет его. Потому, кто растет под действием их, тот без особенных усилий со стороны родителей и воспитателей, кроме неизбежных предостережений, является, по вступлении на поприще деятельности, с чувствами и расположениями чисто человеческими (или – что то же – истинно-Христианскими), без примеси уродливых неестественностей, унижающих человечество»[42]. Подобное православное отношение к человеку, называемое по-русски человеколюбием, диаметрально противостоит господствующей в современном мире концепции прав человека и умножающимся день ото дня гуманистическим теориям воспитания.

«Злоумным западным суемудрием»[43] называл Святитель проникавшие из Европы в Россию новые идеи и порядки. Большую опасность он видел в стремлении насадить на Руси западную республиканскую форму правления. Строгий поборник самодержавной власти, святитель Феофан во всех сферах бытия Божественного и человеческого видел строгий принцип монархии, понятный только «истинно верующему, который созерцает и в Пресвятой Троице единоначалие, и в мире ангельском единого Архистратига, и в Церкви Божией единую Главу, – и в семействе отца, попечительно, но независимо действующего»[44].

Для нашего времени строгая, последовательная и ясная позиция святителя Феофана по многим вопросам общественной, политической, культурной и образовательной жизни может стать надежным якорем, удерживающим корабль российской государственности от опасного блуждания по стихиям мира сего. Если бы современники Вышинского Затворника прислушались к его мудрому, дышащему заботой и тревогой о своем отечестве и соотечественниках слову, то, может быть, мы с вами до сего дня молились о здравии и спасении Благочестивейшего Государя Императора, вместо того, чтобы – скажу в рифму – писать петиции против ювенальной юстиции. Но чего уж у нас никто и никогда не сможет отнять, так это нашего личного подвига в деле спасения своей души. И здесь огромное значение могут иметь для нас наставления святителя Феофана, Вышинского Затворника – его проповеди и письма, в которых собран весь опыт святых отцов, живших до него, опыт, почти забытый и утраченный современным человеком, но драгоценный и незаменимый. И не просто собран, но просолен личным аскетическим подвигом Святителя, от чего слово его звучит со властию. И эту власть святительского слова, я думаю, испытали все, сидящие в этом зале. Мощь этого слова не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1Кор.2,4).

Иеромонах Питирим (Творогов)

 



[1]
Георгий (Тертышников), иером. Гомилетический элемент в эпистолярном наследии епископа Феофана Затворника. Загорск, 1972-1973 (машинопись). С. 1.

[2] Прибавление к «Тамбовским Епархиальным Ведомостям», 1862-1863. С. 306.

[3] Феофан, епископ. Мысли на каждый день года. М., 1890. С. 319.

[4] См.: Полное собрание Тамбовских епархиальных ведомостей, 1904 // Тамбовские епархиальные ведомости, 1863, ноябрь. С.824.

[5]Павлов А.. свящ. Епископ Феофан Затворник – представитель аскетической проповеди в России. Загорск, 1968-1969 (машинопись). С.3.

[6] Там же. С.19.

[7] Произнесены в Новгородской духовной семинарии.

[8] Произнесена в Санкт-Петербургской духовной академии.

[9] Произнесена в Санкт-Петербурге.

[10] Произнесена в Олонецкой духовной семинарии.

[11] 1Кор. 9,16.

[12], Феофан епископ. Слова к Владимирской пастве. Владимир, 1869. С.6.

[13] Феофан, епископ. Слова к Тамбовской пастве. СПб., 1861. С. 47.

[14] Там же. С. 48.

[15] Там же. С. 49.

[16] Там же.

[17] Там же.

[18] Там же.

[19] Там же. С. 50.

[20] Там же. С.263.

[21]  Феофан, епископ. Слова к Владимирской пастве. Владимир, 1869. С.13.

[22] Там же. С.14-15.

[23] См.: 1Сол.5,23; Евр.4,12.

[24] Там же. С.103.

[25] Там же. С.104.

[26] Там же.

[27] Там же. С.105.

[28] Там же. С.166-167.

[29] Там же. С.71.

[30] Феофан, епископ.Толкование первых восьми глав послания св. апостола Павла к Римлянам. – М., 1890. С.448.

[31]Феофан епископ. Слова к Владимирской пастве. Владимир, 1869. С.30.

[32] Там же.

[33] Там же. С.34.

[34] Там же. С.90.

[35] Там же. С.126.

[36] Там же. С.127.

[37] Там же.

[38] Там же. С.127-128.

[39] Там же. С.129.

[40] Феофан, епископ. Слова к Тамбовской пастве. СПб., 1861. С. 24.

[41] Там же.

[42] Там же. С.25.

[43] Там же. С.11.

 
 
     
Разработка веб-сайтов. При перепечатке материалов активная ссылка на svtheofan.ru обязательна. Карта сайта.