К земной жизни епископа Феофана вполне приложимы слова, начертанные им в книге «Мысли на каждый день года» [1]: «Блажен человек, который, возлюбив путь веры и добродетели, стыдится поблажать влечениям чувственности, которого не могут уклонить от правого пути никакие угрозы, ни даже смерть, который любит всех, как своих родных, которого умные очи ясно различают добро и зло, который всегда зрит Бога пред собою и со страхом и трепетом служит Ему всеми делами своими» [1].
Так представлял себе епископ Феофан духовный облик истинного христианина, и таким христианином был он сам, исполненный за свое благочестие «глубокой премудрости и многообъемлющего знания», ставшего бладаря его литературно-богословским трудам всеобщим достоянием. Считая свое писательство служением Богу и Церкви, святитель Феофан стремился в своих трудах не к красоте слога и формы, а главным образом ктому, чтобы наполнить их душеспасительным содержанием. Недаром в тех же «Мыслях на каждый день года» он писал: «В творенияхмужей мудрых дивиться только слогу есть то же, что в целебных растениях хвалить их цвет и запах, а не врачебную силу» [1].
Поэтому легко понять, почему творения святителя Феофана имели огромный успех при его жизни: отвечая на духовные запросы современников, они являлись для них действительно «врачебной силой», исцеляющей и ограждающей от греха. Продолжая духовно питать очень многих верующих людей и после его кончины, они остаются до сих пор неисчерпаемым источником руководительных наставлений как в деле духовного возрождения, так и в решении многих вопросов веры и жизни, возникающих перед нами в условиях современности.
НАЧАЛО ПУТИ
В то время как преподобный Серафим Саровский, выйдя из затвора, направлял приходящих к нему на путь духовной жизни, будущий епископ Феофан, родившийся 10 января 1815 года в семье священника Орловской епархии, проходил курс сначала духовного училища, а затем Орловской Духовной Семинарии. По «Очеркам бурсы» Н.Г. Помяловского мы знаем, какие недостатки встречались в духовной школе того времени. Но Георгий Говоров (будущий епископ Феофан) оказался крепко огражденным от всех ее зол христианским воспитанием в родной семье. Отличаясь исключительными способностями и примерным поведением, он взял от этой школы все лучшее, что она могла дать. Впоследствии он так скажет о значении первоначального воспитания в становлении личности: «Река жизни нашей пресекается волнистою полосою юности. Это время вскипения телесно-духовной жизни. Тихо живет дитя и отрок, мало быстрых порывов у мужа, почтенные седины склоняются к покою; одна юность кипит жизнию. Надобно иметь очень твердую опору, чтобы устоять в это время от напора волн... Что сказать о том, кто не только не любил христианской жизни и истины, но даже никогда и не слыхал о них?.. Он – дом без ограды, преданный разграблению, или сухой хворост, преданный горению в огне... Юноша живет сам по себе, и кто исследует все движения и уклонения его сердца? Это то же, что исследовать путь птицы в воздухе или бег корабля в море! Что брожение вскисающей жидкости, что движение стихий при разнородной их смеси, то сердце юности. Все потребности так называемой природы в живом возбуждении, каждая подает голос, ищет удовлетворения. Как в природе нашей наблюдается расстройство, так и совокупность этих голосов то же, что беспорядочные крики шумной толпы. Что ж будет с юношею, если он вперед не приучен влагать в некоторый строй свои движения и не наложил на себя обязательства хранить их в строгом подчинении некоторым высшим требованиям? Если сии начала глубоко запечатлены в сердце в первоначальном воспитании и потом c ознательно приняты в правило, то все волнения будут происходить как бы на поверхности, переходно, не сдвигая основания, не колебля души» [цит. по: 2, с. 7–8].
Эта автобиографическая по характеру выдержка из книги Преосвященного Феофана «Путь ко спасению» говорит, несомненно, о его собственной юности, «кипевшей жизнью», но благодаря доброму родительскому и семейному воздействию сумевшей подчинить кипение чувств и желаний «высшим требованиям» духа. Именно сила духа помогала Георгию Говорову преодолевать естественные для юношеского возраста страсти добрыми расположениями сердца и усиленными учебными занятиями, обогащавшими его незаурядный ум богословскими и философскими знаниями...
Киевская Духовная Академия, куда был послан Георгий Говоров по окончании Семинарии, еще более расширила его богословские горизонты и дала ему такое образование, которое направило все его умственные способности на служение христианской истине. С особенным усердием занимаясь богословием, Священным Писанием и гомилетикой, он довел до высокой степени совершенства свою способность выражать мысли в ясной, стройной и убедительной форме. Его сочинения признавались лучшими в Академии. Даже митрополит Московский Филарет, рецензируя сочинение Георгия Говорова на соискание ученой степени, признал не только его богословскую эрудицию, но и литературные способности. И это признание, как известно, вполне оправдалось в дальнейшем духовном писательстве будущего Вышенского Затворника.
Нравственные качества закончившего академический курс студента Георгия Говорова, его скромность, трудолюбие, любовь к уединению – все это указывало не только на «целость его естественно благодатного состава», но и на давно созревшее в нем решение посвятить свою жизнь Богу, «Имея постоянное усердие к занятию богословскими предметами и к уединенной жизни, я, чтобы соединить то и другое на предлежащем мне служении Церкви, положил обет посвятить жизнь свою монашескому званию», – писал он в прошении, поданном ректору Академии в день Покрова Пресвятой Богородицы 1840 года. И через четыре с половиной месяца ректор Академии архимандрит Иеремия постриг его, вместе с тремя другими студентами, в монашество с именем Феофан.
Наряду с осознанием ответственности за исполнение строгих обетов иночества два неизгладимых впечатления ознаменовали для инока Феофана начало нового пути. Первым из них было наставление, полученное им и его тремя собратьями по Академии от духовника Киево-Печерской Лавры старца Парфения, который сказал им: «Вот вы, ученые монахи, набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу, – вот чего добивайтесь!» [2, с. 9]. А митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), принимая новопостриженных монахов, напомнил им: «Храните больше всего чистоту души и тела; это должно быть вашим главном отличием от прочих людей; если сохраните вашу чистоту, Господь Иисус Христос вселится в вашем сердце, и тогда вам больше ничего не нужно, ничто не повредит вам, ничто не обременит вас. Для сего будьте трезвы, воздерживайтесь не только от хмельных напитков, но и от многоядения, во всем наблюдайте умеренность. Предайте себя в волю Божию, совершенно предайте. Не думайте о возвышениях, не позволяйте мечтам входить в голову; не оскорбляйтесь, если возвышают человека, по вашему мнению, недостойного. Будьте там, где поставят; будьте довольны тем, что дадут. Верьте, что доброго монаха Бог никогда не оставит: это невозможно, невозможно! Молитесь как можно чаще, всегда молитесь; если можно, имейте Господа в сердце и на устах, и Он будет с вами всегда» [3, кн. X, с. 690].
Сложив в своем сердце монашеские обеты и драгоценные указания духовно умудренных наставников, инок Феофан стал продолжать свое курсовое сочинение и подготовку к выпускным экзаменам. Но прежде окончания курса Академии он 6 апреля 1841 года был рукоположен во диакона, а 1 июля того же года – во иеромонаха. Принятием этих двух первых степеней священства закончился подготовительный и начался подвижнический путь священноинока Феофана.
ПУТЬ ПОСЛУШАНИЙ
Служебный путь иеромонаха Феофана, начавшийся сразу же по окончании Киевской Духовной Академии, определялся всецело послушанием воле церковного начальства. Назначая ученого и благочестивого монаха на ту или другую должность, оно, конечно, всегда руководствовалось соображениями церковной пользы, но случилось так, что в течение 25 лет отец Феофан десять раз перемещался с места на место. Это происходило не потому, что он плохо справлялся с порученной ему работой; напротив, его ревностное отношение к делу всегда оценивалось по достоинству и поощрялось церковными властями. Но аскетические наклонности отца Феофана, его любовь к уединению и созерцательной жизни всегда стеснялись возглагавшимися на него административными и хозяйственными заботами.
Так, став ректором Киево-Софийских духовных училищ, отец Феофан должен был устраивать новое училище, и связанные с этим делом хлопоты и всякого рода трудности явились для него тяжелым бременем. Преподавание любимых предметов – логики и психологии – в Новгородской Духовной Семинарии, куда отец Феофан был переведен в конце 1842 года, осложнилось для него инспекторской должностью, обязывающей проявлять по отношению к воспитанникам не свойственную ему строгость. Через два года он стал бакалавром Петербургской Духовной Академии по кафедре пастырского и нравственного богословия, чтение лекций ему пришлось совмещать с обязанностями помощника инспектора и члена комитета по разработке новых программ для семинарий.
При полном понимании существа каждого дела отец Феофан исполнял их самым лучшим образом, но его затрудняли начальственные функции, и он не мог мириться с формализмом и показной исполнительностью академической администрации. Именно к этому периоду служения отца Феофана относится его жалоба, высказанная в письме к епископу Иеремии (Соловьеву; †1884): «Простите, Господа ради, я все докучаю Вам то своим непотребством (епископ Иеремия был духовным отцом Феофана. – Ред.), то, может быть, заносчивыми предприятиями. Говорю, может быть. Ибо они не выдуманы, а лежат на душе, нудят и томят, не стихают, а все растут, растут. Но, Господи, ими же веси судьбами устрой о мне! Ученою должностию начинаю тяготиться до нестерпимости. Пошел бы в церковь, да там и сидел...».
Отец Феофан, несомненно, страдал в душной атмосфере тогдашнего обер-прокурорского режима (обер-прокурором Святейшего Синода был Н. А. Протасов), губившего все живые начинания и порождавшего служебные . интриги и ухищрения. Для отца Феофана, всегда склонного к молитвенному уединению, были невыносимы шум и суета показных дел, и он чувствовал себя хорошо лишь в немногие часы своих литературно-богословских занятий. В это время он готовил проповеди и лекции по пастырскому и нравственному богословию. Последнее, кстати сказать, являлось в его изложении не формальным сводом правил поведения христианина, а учением о духовной жизни и способах ее стяжения. Отвечая на вопрос, что такое христианская жизнь и как на нее настроиться, отец Феофан стремился ввести слушателей в русло аскетической традиции, которую показывал и раскрывал не описательно, как это можно делать при помощи цитат из святоотеческих творений, а творчески, исходя из переживания этой традиции в личном аскетическом опыте. Он, как и святые отцы, говорил «о стране, в которой был сам», и потому его лекции являлись живым свидетельством реальности духовной жизни.
Продолжая дело святителя Тихона Задонского и старца Паисия Величковского, отец Феофан воздвигал своими лекциями по нравственному богословию несокрушимую крепость против секуляризированного, облегченного христианства, которого придерживалось тогдашнее высшее общество и которое имело своих идеологов даже в среде духовенства. Достаточно вспомнить лекции по нравственному богословию протопресвитера Иоанна Янышева, читанные им в той же Петербургской Духовной Академии после отца Феофана. В этих лекциях протопресвитер Иоанн Янышев подменял христианскую нравственность «естественной» моралью, которая считает земные блага необходимым условием нравственного возрастания. Подобных же взглядов придерживался известный протоиерей Герасим Павский, и потому курс нравственного богословия отца Феофана получил значение надежного ориентира. Тогда же часть этого курса была обработана отцом Феофаном и превращена в книгу «Что потребно покаявшемуся и вступившему на добрый путь спасения» [4], раскрывающую основы христианской аскетики.
Несмотря на существенные результаты своих богословских занятий, отец Феофан был так стеснен условиями академической жизни, что был рад избавиться от нее, согласившись войти в состав впервые учрежденной в 1847 году Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Русская Духовная Миссия под начальством архимандрита (впоследствии епископа) Порфирия (Успенского) отбыла в Иерусалим в октябре 1847 года и была возвращена в Россию в мае 1854 года в связи с началом Крымской войны. За время пребывания на Востоке отец Феофан основательно ознакомился с Палестиной, путешествовал по Египту, посещал там древние монастыри, изучая в архивах рукописи, и собрал много святоотеческих памятников. Это знакомство с Востоком чрезвычайно расширило его кругозор и обогатило не только новыми впечатлениями, но и превосходным знанием греческого языка, крепко связавшего отца Феофана с первоисточниками святоотеческой письменности.
По возвращении в Россию отец Феофан был возведен в сан архимандрита и назначен бакалавром в Петербургскую Духовную Академию по кафедре канонического права и через полгода перемещен на должность ректора Олонецкой Духовной Семинарии. Здесь ему дали послужить лишь до мая 1856 года, когда в связи с окончанием Крымской войны его снова отправили на Восток, на этот раз в Константинополь, в качестве настоятеля посольской церкви. Но и там служение архимандрита Феофана продолжалось недолго: указом Синода от 13 июня 1857 года он был назначен ректором Петербургской Духовной Академии.
Кратковременное пребывание архимандрита Феофана на этой должности совпало с периодом общественного брожения, предшествовавшего реформам. С тревогой следил отец Феофан за студенческими волнениями, коснувшимися и Духовных Академий, и, несомненно, размышлял как о причинах, так и о возможных последствиях разделений, происходивших в обществе. Для него все более очевидным становился отход от Церкви интеллигенции, его беспокоил рост сектантства, он задумывался над фактами отчуждения паствы от пастырей и возмущался бездействием духовных властей и духовенства. Все это было следствием секуляризации мысли и жизни, и потому задача сближения Церкви с окружающей жизнью казалась отцу Феофану неотложной.
Но как решить эту задачу практически? После раскола, поразившего Русскую Церковь (определение Большого Московского Собора 1667 года), когда «царство» возобладало над «священством», о теократии не могло быть и речи, а приспособление Церкви к окружающему миру означало бы для нее полное обмирщение, которое и так давало себя чувствовать в различных областях церковной жизни. Требовалось нечто другое, и это было не приспособление к миру в форме «облегченного христианства» или «церковного либерализма», а приближение Церкви к нуждам и запросам жизни, приближение истин веры к пониманию и уровню развития общества, приближение – в смысле реализации членами Церкви истинно христианской жизни. «Истина сама за себя стоит, – говорил архимандрит Феофан в речи на академическом юбилее, – огласим ею слух всех, и она сама привлечет ихже призвал Отец наш Небесный. Только поведем сие дело так, чтоб никто не мог сказать нам по правде: врачу, исцелися сам... (Лк. 4, 23) [3, кн. VII, с. 487].
Задача сближения Церкви и жизни превращалась, таким образом, в дело возрождения духовной жизни и тем самым Церкви, в живое продолжение святоотеческой традиции, строгим ревнителем которой был отец Феофан. И легко понять, почему при всех переменах в своем служебном положении он продолжал неустанно трудиться над переводами святоотеческих творений на русский язык и много писал – на основании личного духовного опыта – о стяжании истинно христианской жизни. В одной из своих проповедей, произнесенных в период ректорства в Петербургской Духовной Академии, отец Феофан говорит, что истинное преуспеяние заключается в том, чтобы всеми силами стараться и стремиться достигнуть (совершенства) в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13), и это стремление все более располагало его оставить окружающую суету и уйти в монастырское уединение.
Но отцу Феофану, хорошо теперь узнавшему все болезни и нестроения окружающего общества и своей среды, надлежало – уже в качестве пастыря – ознакомиться с нравственным состоянием рядового духовенства и его паствы. 1 июня 1859 года он был посвящен во епископа и назначен на освободившуюся Тамбовскую кафедру. В своей речи при наречении архимандрит Феофан, между прочим, сказал: «Частые и неожиданные перемены в моем служении... приучили быть безмолвно покорным всякому назначению, подобясь шару, без треска катающемуся туда и сюда, по направлению сообщаемых ему ударов. И Бог не оставлял Своею помощию. Пусть и теперь неизвестность нового будущего положения и служения более, нежели смущает. Но, как и в будущем, будет всем править та же Десница, которая милостиво хранила в прошедшем, то с преданностью повергаясь в руце Бога живаго, благонадежно успокаиваюсь в святой воле Его...» [3, кн. VII, с. 487].
Четыре года продолжалось служение епископа Феофана на Тамбовской кафедре и три года – на Владимирской.
Все эти семь лет он принадлежал своей пастве «заботою, трудами и даже сею жизнию». Для паствы он был «и благопопечительным начальником, и ревностным учителем, и истинным святителем, и заботливым отцом, и вообще был ангелом своей Церкви, делил с нею радости и горе и не щадил сил своих и здоровья ради блага и спасения ее», – писал профессор И. Корсунский [3, вып. VIII, с. 532].
Прежде всего епископ Феофан стремился поднять в духовенстве дух учительства, подавая тому живой пример неустанным проповеданием слова Божия. Он много заботился о просвещении духовенства. В обеих епархиях его стараниями было организовано издание епархиальных ведомостей, в которых, кроме официальных материалов, печатались проповеди, богословские статьи и отрывки из святоотеческих творений.
Преосвященный Феофан уделял также много внимания благоустройству Духовных Семинарий и женских епархиальных училищ, а забота о надлежащем устроении приходской жизни заставляла его посещать храмы, совершать в них архиерейские богослужения и знакомиться с жизнью приходского духовенства.
В этот же период Преосвященный Феофан издал «Письма о христианской жизни», содержащие целую систему христианского нравоучения, и «Слова к тамбовской пастве» [6] о которых профессор И. Корсунский пишет: «Глубокое знание всех движений сердца человеческого и его духовных потребностей, опытное знакомство с духовной жизнью, обширные познания в области и Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, и творений святоотеческих, и наук естественных, исторических и других, и иные высокие достоинства отличают слова Преосвященного Феофана к тамбовской пастве, при необыкновенной ясности, живости и простоте изложения...» [-3, вып. VIII, с. 557].
Такая, воистину апостольская, ревность о славе Божией и спасении человеческих душ доставляла Преосвященному Феофану много духовных утешений. Вместе с тем управление сначала одной, а затем другой, еще более обширной епархией было связано со многими трудностями и огорчениями, отражавшимися и на здоровье святителя, и на его настроении. Поэтому он все чаще стал думать об оставлении епархиальных дел ради молитвенного уединения и литературно-богословских трудов, в осуществлении которых видел свое призвание и служение Церкви Божией. Утвердившись наконец в этом намерении, Преосвященный Феофан направил в Синод соответствующее прошение с указанием, что он хотел бы уединиться в Вышенской пустыни.
Не без колебаний, конечно, решился Преосвященный Феофан послать свое прошение. В ожидании ответа он писал митрополиту Петербургскому Исидору: «Избираю Вас в судьи и прошу рассудить суд мой и прю мою с самим собою. Желание мое в прошении я выразил словом: понуждение. Тако это есть. Как ноша какая за плечами, всегда чувствуется сие понуждение: брось, иди... брось, иди. – Вот и рассудите, что это такое?.. Когда у кого в голове все рисуются картины и он чувствует постоянный позыв все рисовать, берет уголек и все рисует и рисует, все скажут ему: ступай в школу рисовальную. Это – ступай – не идет ли ко мне?» Говоря далее о своих занятиях, он пишет: «В делах никакой трудности не вижу, только душа к ним не лежит. В свободное время сложа руки я не сижу – минуты даром не проходит. Занимаюсь тем, к чему душа лежит. Но беспрестанные отрывы не дают сделать ничего из того, что хотелось бы сделать. Исполнение сего ожидается от обители, и все потребное к тому заготовлено в широких размерах. Нет предмета, для обзора которого я не нашел бы источника под руками! Я ищу покоя, чтобы покойнее предаться занятиям желаемым, но не дилетантства ради, а с тем непременным намерением, чтобы был и плод трудов, не бесполезный и . не ненужный Церкви Божией. Имею в мысли служить Церкви Божией, только иным образом служить...»
Сверх ожидания Святейший Синод удовлетворил просьбу Преосвященного Феофана и назначил его настоятелем Вышенской пустыни. Распоряжение об этом вступило в силу 17 июня 1866 года, а 24 июня епископ Феофан совершил последнюю литургию в Успенском соборе Владимира и простился с паствой, закончив 25-летний путь служебных послушаний, пройденный с истинным христианским смирением и покорностью воле Божией.
НРАВСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВА
Монастырское уединение, к которому так стремился епископ Феофан, не было бегством с поля битвы ради личного спасения. Напротив, удаление в затвор явилось для него единственным путем к достижению духовной сосредоточенности, необходимой для успешной борьбы со страстями и заблуждениями века, за возрождение истинно христианской жизни. И потому затвор епископа Феофана имел глубочайший смысл.
За долгие годы своего служения в миру епископ Феофан получил, несомненно, ясное представление о нравственном состоянии христианского общества, составлявшего Российскую Православную Церковь. Он видел в действии крепостное право, превратившее крестьян в рабов, которых покупали и продавали как товар, презрительно называя «людишками»; он знал о применении пыток в судах, о палочной дисциплине в армии; его смущало применение телесных наказаний в Духовных школах, нравственно калечивших будущих пастырей Церкви; многое раскрывала ему и приниженность рядового духовенства перед своими архиереями и отчуждение последних от верующих, не говоря уже о преобладании в жизни православных людей обрядового благочестия, за которым скрывалась «жестокость домостроевского мировоззрения и быта». Такое состояние дореформенного общества являло взору святителя Феофана картину крайнего оскудения любви между его членами.
Правда, ходом событий это общество принудительно направлялось к реформам, которые и начались в 1861 году, но и после них глубокие трещины в социальном организме не исчезли, а умственное пробуждение общества привело к новым болезненным явлениям, по поводу которых сам епископ Феофан писал: «Горько-то горько, что творится у нас среди мыслящих. Философские воззрения не в ходу, руководятся ветром навеваемыми началами. Святая вера отодвинута на задний план. И даже богословствующие потеряли настоящие основы богословствования православного, и все смеются. И Господь, кажется, отвратил очи Свои от нас и не посылает делателей. Сколько раз я порывался кричать, но ничего нейдет из головы. Может быть, и другие то же испытывают. Не оставление ли это Божие? Боже, милостив буди!» [7, вып. 7, с. 206]. В другом письме он прямо говорит «об упадке духа христианского и в священстве и в мирянах»: «Сие воочию деется. А мы спим, чтобы поскорее воцарился противохристианский дух» [там же, с. 120], и далее прямое обвинение в адрес духовенства: «Формы без духа, так уже давно нашими духовными выставляемые, никакого более не имеют действия, а сами духовные – никакого авторитета [там же, с. 121]... В результате образованные люди подменили духовную жизнь умственной деятельностью и, по гордости ума, прекратили всякую внутреннюю работу над собой, отдавшись тем самым во власть страстей и пороков». «Встречаю людей, – пишет епископ Феофан, – числящихся православными, кои по духу волтериане, натуралисты... и всякого рода вольнодумцы. Они прошли все науки в наших высших заведениях. И не глупы, и не злы, но относительно веры в Церкви никуда не гожи». Не меньше скорбел он об участи простых людей: «Народ неведением истины покрыт», – пишет святитель, – а тут священники – молчальники. При этом еще та беда, что народ отшатнулся от иереев... Они стоят у него наряду с помещиками и чиновниками» [там же, с. 235].
Таков результат обмирщения мысли и жизни христианского общества, утратившего в разброде мнений и взглядов свое единство. Вот почему Церковь в лице таких подвижников, как епископ Феофан Затворник, противопоставляет «критическому разложению и распаду» единство и «непрерывность святоотеческой традиции» в богословии и в жизни.
АПОСТОЛЬСКОЕ СЛУЖЕНИЕ В ЗАТВОРЕ
С переходом в Вышенскую обитель епископ Феофан сразу же столкнулся с заботами настоятельства. Но он недолго занимал эту должность и, вскоре освобожденный от нее по собственному желанию, стал жить в обители как простой монах, исполняя вместе с братией богослужебный Устав и находясь в послушании у настоятеля.
Так продолжалось до 1872 года, когда епископ Феофан ушел в строгий затвор, в котором пребывал до самой кончины. При отсутствии внешних впечатлений и житейских забот он получил возможность жить в состоянии молитвенной сосредоточенности и, часто погружаясь духом в сверхчувственный мир, непрестанно вдохновлялся созерцанием Истины. За долгие годы затвора епископ Феофан осуществил так много литературно-богословских замыслов, что в настоящей статье нет возможности их перечислить. Но некоторые труды указать необходимо ввиду их особенно важного значения. К таким трудам нужно отнести в первую очередь Толкование Посланий святого апостола Павла (всех, кроме Послания к евреям). Толкование Послания к евреям не было окончено: работу прервала смерть святителя Феофана († 6 января 1894). Введение и начало Толкования было найдено после его смерти и издано, как и прочие Толкования на апостола Павла (М., 1896) [8], а также пятитомное «Добротолюбие» [9], изданное Афонским Русским Пантелеимоновым монастырем.
Первый труд епископа Феофана, именно Толкования, явился важным дополнением к русскому переводу Нового Завета. В этих Толкованиях «внимательный читатель находит не только все нужное для полного и ясного понимания священного текста, но вместе с тем и глубоко продуманное и прочувствованное разъяснение множества разного рода догматических, в особенности же нравственных христианских истин, понятий, вопросов, каковы, например, понятия и вопросы о грехе и зле, о нашем искуплении и оправдании во Христе Иисусе, об отношении благодати Божией и человеческой свободы, о предопрелении и т. п.» [2, с. 164], как пишут в своем отзыве об экзегетических трудах епископа Феофана члены комиссии профессоров Петербургской Духовной Академии. Указывая далее, что всякий серьезный экзегет должен не только раскрыть смысл слова Божия, но и дать почувствовать его духовную силу и жизнь, они подчеркивают, что и в этом отношении Толкования епископа Феофана являются образцовыми: «Подобно своим руководителям, святым отцам и учителям Церкви, и по большей части их же словами, автор постоянно преподает читателю то одни, то другие нравственные уроки и вводит его в созерцание и оценку, на основании слова Божия, различных положений и состояний сокровенной внутренней духовной жизни человека-христианина» [там же, с. 165].
«Добротолюбие», представляющее собой подборку аскетических творений, переведенных на русский язык епископом Феофаном, потребовало от него пятнадцати лет работы. Оно составлено из писаний святых отцов о духовной жизни, о жизни в Господе Иисусе Христе, которая «для всех не только возможна, но и обязательна, потому что в ней – существо христианства» [7, вып. 7, с. 3]. Если бы ясно изобразить разнообразные проявления духовной жизни – искушения и борьбу с ними, падения и победы, состояния ума и сердца в этих падениях и победах, взаимодействие свободы человека и благодати и многое другое, то получилась бы картина, «похожая на всемирное путешествие». Святые отцы, «в разных направлениях проследившие все тропы духовной жизни» [там же, с. 4], подобно путешественникам, записывали свои наблюдения, свои встречи и опыты. Но понимать их записи «могут только шествующие путем сей (духовной) жизни. Для не вступавших на него это совершенно неведомая страна. Но и вступившие на него не всё вдруг понимать могут. Их понятия и представления уясняются по мере шествия и углубления в страну духа» [7, вып. 7, с. 5], – говорится в предисловии к «Добротолюбию». До этого сборника существовал перевод греческой «Филокалии» на славянский язык Паисия Величковского. Но этот перевод устарел и потому во многих местах стал непонятным для читателя. Епископ Феофан заново составил «Добротолюбие» и, значительно дополнив его, настолько приблизил к пониманию читателей переводом на русский язык, что этот труд стал для них источником руководительных указаний на пути ко спасению. Действительно, «Добротолюбие – благодатное море, достаточное для утоления душ, жаждущих просвещения и руководства» [2, с. 168].
Из переводных трудов епископа Феофана нужно указать и книгу старца Никодима Святогорца «Невидимая брань» [10]. Объясняя заглавие книги, автор в предисловии говорит, что эта книга «поучает о брани мысленной и невидимой, какую каждый христианин восприемлет с того часа, как окрестится и даст пред Богом обет воевать за Него даже до смерти, и о врагах бестелесных и не явных, кои суть различные страсти и похотения плоти, и демоны злые и человеконенавистные, день и ночь не перестающие воевать против нас... И коротко скажу, этою книгою всякий человек, желающий спасения, научается, как побеждать невидимых врагов своих, чтобы стяжать сокровища истинных и божественных добродетелей и за то получить нетленный венец и залог вечный, который есть единение с Богом и в нынешнем веке, и в будущем» [2, с. 170].
«Богатейшей сокровищницей мыслей о жизни духовной, с силою действующих на душу, жаждущую благочестия» [2, с. 171], являются и «Слова преподобного Симеона Нового Богослова» [11], переведенные епископом Феофаном с греческого и напечатанные в двух томах. Раскрывая пути внутренней брани, преподобный Симеон «обучает мерам совершенствования, наипаче духовным; заставляет подвизаться преимущественно против духовных страстей, против помыслов и движений греховных» [2, с. 170].
Трудам епископа Феофана обязаны мы и собранием «Святоотеческих наставлений о молитве и трезвении, вместе с истолкованием Молитвы Господней словами святых отцов» [12]. Сборник составлен без системы, потому что не идет к сему делу система. Система производится такими силами, которые находятся совсем в другой области, нежели в какой действует молитва. Потому это будет смешением несродных стихий. Сборник составляется для назидания, а не для умствования. Ищущему же назидания не система нужна, а указание дела. У него свой в сердце созидается молитвенный строй, и всякое вычитанное указание тотчас в сердце, а не в голове находит свое место. Система ему будет только мешать и даже охлаждать дело молитвы», – говорится в предисловии к сборнику, чтение которого «есть наилучшее средство к умиротворению ума и отрезвлению сердца» [12].
Намереваясь истолковать все четыре Евангелия, епископ Феофан написал сначала статью под названием «Уроки из деяний и словес Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», но потом, как он пишет, «случайно напал на мысль не толкование писать, а размышления о евангельской истории по порядку событий». В результате получился большой труд, названный так: «Евангельская история о Боге Сыне, воплотившемся нашего ради спасения, в последовательном порядке изложенная словами святых евангелистов, с указанием оснований, почему именно такой, а не другой избран порядок последования евангельских событий одних за другими» [13]. Эта книга представляет собою замечательный опыт согласования всех четырех Евангелий и служит незаменимым пособием при изучении евангельской истории.
При обозрении трудов епископа Феофана необходимо особо остановиться на его книге «Путь ко спасению» [14], изданной в первый раз в 1869 году, а написанной в период чтения лекций по нравственному богословию в Петербургской Духовной Академии, обобщением которых она в сущности и является. «Тут все, что мною писалось, пишется и будет писаться», – говорит епископ Феофан об этой книге, подчеркивая центральность ее темы для всей своей литературно-богословской деятельности. И действительно, все, что написано и переведено на русский язык епископом Феофаном, тесно связано с делом нашего спасения как целью христианской жизни. «Главное дело у нас – действительная жизнь в духе Христовом» [2, с. 155], – пишет автор в предисловии к своей книге. Но для достижения этой цели необходимо, во-первых, «желание идти к Богу путем Христовым» и, во-вторых, нужны «силы и умение действовать» вопреки неизбежным опасностям и препятствиям. Поэтому и необходимы «особые руководительные в христианской жизни правила, коими должно быть определено, как дойти до спасительного желания Богообщения и ревности пребывать в нем и как безбедно пройти к Богу среди всех распутий, возможных на сем пути... иначе, как начать жить по-христиански и как, начавши, усовершиться в этом. Изобразить все сие и определить правилами и будет значить – указать путь ко спасению» [2, с. 156–158].
Перечисленные труды епископа Феофана далеко не исчерпывают его литературно-богословской деятельности. Кроме большого числа переводов, оригинальных сочинений и проповедей, она выражалась и в обширной переписке с разными лицами, не прекращавшейся даже в годы затвора. Благодаря переписке, служившей для епископа Феофана средством духовного руководства, многие считали его своим заочным духовником. Письма, как и другие многочисленные труды святителя, обычно печатались в разных духовных журналах, а затем издавались отдельными книгами, из которых многие еще при жизни автора выдержали по несколько изданий. Не раз переиздавались они и после его кончины, находя все новых и новых читателей.
Достигнув высот духовно-молитвенной жизни, епископ Феофан видел свое призвание в том, чтобы приобщать к ней каждого, кто ищет спасения в Боге. Еще в 1879 году он с присущей ему скромностью писал о своих замыслах: «Сколько раз приходится жалеть, что не умею так писать, чтобы всех затрагивать. Когда бы умел, составил бы такую книгу, что всякий читающий непременно решился бы начать соделовать свое спасение. У нас большой недостаток в такого рода книгах. Нет у нас ни изложения догматов... впечатлительного, ни нравственной жизни изображения, чтобы все видно было, как на ладони...». Но, как мы только что видели, епископ Феофан значительно восполнил этот пробел в нашей церковной литературе, особенно в области христианского нравоучения. Здесь он истолковал «возвышенные требования христианства в согласии с коренными глубочайшими и истинными законами человеческой природы» и дал ясное, «как на ладони», изображение христианской жизни. Его «Начертание христианского нравоучения» [15], а также «Письма о христианской жизни» [16] и книга «Путь ко спасению» – не сухие, схоластические сочинения, а динамичное развитие темы о восхождении христианина к высотам Богообщения, к Вечной Жизни в Боге.
ОСНОВЫ ХРИСТИАНСКОГО НРАВОУЧЕНИЯ
Излагая христианское нравоучение, епископ Феофан выводит законы нравственной жизни из «устройства человеческого естества», «жить нам надо так, как создал нас Бог», «установив здравые понятия о том, как устроен человек, получим вернейшее указание на то, как следует жить» [17, с. 16]. С этой целью епископ Феофан дает удивительно ясное и точное описание сначала физической природы человека, затем душевной и, наконец, духовной, тем самым утверждая, что человек, как венец творения, является существом сложным.
При описании устройства человеческого тела епископ Феофан объединяет главнейшие его органы в три группы по функциональному признаку: система питания (желудок, сердце, вены, артерии и пр.), двигательная система
(мускулы, кости) и нервная система, функция которой – «чувствительность». Из этого описания следует вывод: «Когда все органы тела в порядке, то есть функционируют нормально, то человек здоров и жизнь его вне опасности, а когда этот порядок нарушается, тело заболевает, и жизнь в опасности» [там же]. Но тело тесно связано с душой, которая все телесные потребности считает своими и потому заботится об их удовлетворении. Она «хлопочет о пище, питье, сне, одежде, крове и о всем прочем». Если человек всю жизнь посвящает заботам об удовлетворении телесных потребностей, то такая жизнь оказывается «неодобрительной в нравственном отношении» [17, с. 18]. У живущих так людей дух и душа совершенно погружаются в чувственность и голодают.
В душевной жизни епископ Феофан выделяет прежде всего мыслительную область, отличая ее от «желательной» и «чувствующей» областей. Центром мыслительной области является рассудок, а воображение и память – служебные его силы. Воображение представляет в образах все то, что проникает в душу извне посредством наших пяти чувств, а память «запоминает» эти образы. Дело рассудка – обдумывать все, добываемое воображением и памятью. В результате обдумывания, или мышления, возникают «определенные о вещах понятия или познания». В этом состоит законная деятельность нашей мыслительной силы (рассудка). Но эта деятельность не всегда и не у всех протекает благополучно. Она часто нарушается непрерывным движением образов и представлений без всякой определенной цели и порядка. Это «блуждание и рассеяние мыслей» есть явление ненормальное, болезненное, и нет человека, «который бы мог вести серьезный труд мышления, не подвергаясь рассеянию, блужданию мыслей». «Пристало ли так действовать разумной твари?» [там же, с. 19–23] – ставит вопрос епископ Феофан.
Объясняя далее, как рождаются в душе разнообразные желания, как в акте решения происходит выбор наиболее приятного, полезного или нужного желания и какими средствами исполняет его воля, эта главная деятельная сила, реализующая требования благоразумия, или того же рассудка, епископ Феофан заключает, что задача «желательной», или деятельной, области души состоит в том, чтобы «вести здравомысленно, по установившейся норме свою жизнь со всеми делами ее и начинаниями [там же, с. 26]. Но в действительности не всегда так бывает. Хорошо, если воля под воздействием благоразумия ревнует о приятном, полезном или нужном, а если она склоняется к желаниям, возбуждаемым гневом, ненавистью, завистью, скупостью, тщеславием, гордостью и другими страстями, то какими же делами наполнится наша жизнь?
Дело «чувствующей» области души – сердца – постоянно реагировать на все душевные и физические состояния соответствующими чувствами и переживаниями. Обычно говорят: сердце радуется или печалится, ему приятно или неприятно, весело или скучно, в нем – покой или беспокойствие, досада или довольство, страх или надежда и т. п. В то же время сердце «поддерживает энергию всех сил души и тела» [там же, с. 27–28]. Все, к чему, как говорится, лежит сердце, исполняется человеком хорошо и быстро, и наоборот. «Ревность, движущая сила воли, из сердца исходит, – пишет епископ Феофан, – и предмет, павший на сердце, спешнее и всестороннее обсуждается... и труд, как бы он ни был долог, бывает не в труд» [там же]. Отсюда делается такой вывод: «Если бы человек всегда в мысленной части держался здравомыслия, а в деятельной – благоразумия, то встречал бы в жизни наименьшую долю случайностей, неприятных его сердцу, и, следовательно, имел бы наибольшую долю счастия. Но, как указывалось, мысленная часть редко держит себя достодолжно, предаваясь мечтам и рассеянности, и деятельная уклоняется от своего нормального направления, увлекаясь непостоянными желаниями, возбуждаемыми не потребностями естества, а пришлыми страстями. Оттого и сердце покоя не имеет, и пока те стороны находятся в таком состоянии, иметь его не может. Больше всего тиранят сердце страсти... Как жжет сердце гнев? Как терзает его ненависть? Как точит злая зависть? Сколько тревог и мук причиняет неудовлетворенное или посрамленное тщеславие?.. Таким образом, видно, что сердце наше точно есть корень и центр жизни... Но пока страсти в силе, давать волю сердцу – значит обречь себя на всякие неверные шаги...» [там же, с. 29–30]. Следовательно, только свободное от страстей сердце может управлять жизнью.
Итак, «душа вся обращена исключительно на устроение нашего временного бытия – земного, – пишет епископ Феофан. – ...Что выше сего, то не ее дело. Хоть и бывает в ней нечто выше сказанного; но то гостьи суть, заходящие в гости к ней из другой высшей области, именно – области духа» [там же, с. 32]. Дух – «это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его. Все роды существ наземных изводила, по повелению Божию, земля. Из земли изошла и всякая душа живых тварей. Душа человеческая, хотя и сходна с душою животных в низшей своей части, но в высшей она, несомненно, превосходнее ее. Что она является такою в человеке, это зависит от сочетания ее с духом... Вот почему внутри себя мы замечаем, кроме того, что видится у животных, и то, что свойственно душе человека одуховленной, а выше еще – то, что свойственно собственно духу» [там же, с. 32–33].
Указывая далее, что «дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой», святитель говорит, что духу человека свойственно «неким духовным сокровенным чутьем удостоверяться в своем исхождении от Бога», чувствовать «свою полную от Него зависимость» и сознавать «себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им» [там же, с. 33]. Духу человека естественно стремиться к своему Первоисточнику, к Богу, от Которого в нем и страх Божий, и совесть, указывающая, «что право и что неправо, что угодно Богу и что неугодно» [там же, с. 33–34], а также «жажда Бога», которая «выражается во всеобщем стремлении к всесовершенному благу и... во всеобщем недовольстве ничем тварным» [там же]... Дух человека, «от Бога исшедши, Бога... ищет, Его вкусить желает и, в живом с Ним пребывая союзе и сочетании, в Нем успокаивается. Когда достигает сего, покоен бывает, а пока не достигнет, покоя иметь не может...» [5, с. 34].
Соединившись с духом, «иже от Бога», душа человека «преобразилась и из животной, какова она по природе, стала человеческой» [там же, с. 38], – пишет епископ Феофан. Это значит, что душе человека стали свойственны высшие стремления, что она стала одуховленною. «В мысленной части от действия духа является в душе стремление к идеальности», то есть к обобщению своих разрозненных знаний и понятий, добытых опытом, к постижению смысла вещей и явлений «в общей совокупности творений» [там же]. «В деятельной части от действия духа является желание и производство бескорыстных дел или добродетелей, или даже и выше – стремление стать добродетельной» [там же, с. 40]. ...Душа совершает те или иные дела уже не потому только, что они приятны, полезны или нужны, а потому, что «они хороши, добры и справедливы». И, наконец, в «чувствующей части» от действия духа является в душе стремление и любовь к красоте [там же, с. 40–41]. Однако «не красивости только ищет душа, духом водимая, а выражения в прекрасных формах невидимого прекрасного мира, куда манит ее своим воздействием дух» [там же, с. 42], – заканчивает епископ Феофан свои рассуждения об «одуховленности» души и приходит к выводу, что «по естественному назначению человек должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем паче телесное, а за ними и все свое внешнее, то есть жизнь семейную и общественную. Се – норма!» [там же, с. 47]– заключает он.
Отвечая на вопрос «как быть, чтобы жить в духе и им одухотворять душу и тело и все свое внешнее?», святитель пишет: «Духовные потребности выше всех, и когда они удовлетворяются, то другие хотя и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то будь все другие удовлетворяемы богато, покоя не бывает. Почему удовлетворение их и называется единим на потребу. Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей пособствует, и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни, – гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий, отношений, наслаждений. И се– рай!» [там же, с. 67–68].
«Напротив, когда дух не удовлетворяется, и сие единое на потребу забыто; тогда все другие потребности разбегаются в разные стороны и каждая требует своего, и как их куча, то голоса их, как шум на базаре, оглушают бедного человека, и он мечется то туда, то сюда, как угорелый, за удовлетворением их. Но покоя никогда не имеет, потому что, когда одна удовлетворяется, другие... настойчиво требуют своего, как у матери, когда она накормит одного ребенка, а другие пять кричат. Оттого внутри у такого шум, гам, разволока во все стороны и во всем беспорядочность... И се есть суета и крушение духа!» [там же, с. 68].
«Как же сделать, чтобы духовная сторона была в нас преобладающей и, заправляя всем, вносила строй в жизнь нашу? – ставит вопрос епископ Феофан и отвечает: – Бог создал человека для блаженства и именно в Нем, через живое с Ним общение. Для сего вдунул в лице его дыхание Своей жизни, что есть дух... Человеку даны в духе сознание и свобода, но не затем, чтобы он зазнавался и своевольничал, а затем, чтобы сознав, что все имеет от Бога, и для того, чтобы жить в Боге, все свободно и сознательно направлял к сей единой цели. Когда он так бывает настроен, то в Боге пребывает и Бог в нем пребывает. Бог, пребывающий в человеке, дает духу его силу властвовать над душею и телом; а далее и над всем, что вне его. Таково и было первоначальное состояние человека. Бог являлся прародителям и подтвердил все сие Своим Божественным словом, наказав им Его Единого знать, Ему Единому служить, в воле Его Единого ходить. Чтоб они не запутались в соображениях, как все это выполнять, Он дал им небольшую заповедь – не вкушать плодов от одного дерева, названного Им древом познания добра и зла. Так и начали жить наши прародители и блаженствовали в раю» [там же, с. 75–76]. Но сатана вложил в их сердце обольстительную мысль, будто со вкушением от запрещенного плода они станут как боги – и прародители нарушили заповедь Божию. Это нарушение не было ошибкой простого легковерия или любопытства. В силу внушения извне прародители стали думать, что Бог, запрещая им вкушать от древа познания добра и зла, не хочет, чтобы и они стали богами. Отсюда и возникло враждебное Богу решение – устроить себя самим наперекор воле Божией. «Так сознание зазналось и свобода воссвоевольничала, приняв на себя устроение своей участи», – пишет епископ Феофан. – Отпадение от Бога совершилось полное с отвращением некиим и враждебным восстанием против. За это Бог и отступил от таких преступников – и живой союз прерван. Бог везде есть и все содержит, но внутрь свободных тварей входит, когда они Ему себя предают. Когда же в себе самих заключаются, тогда Он не нарушает их самовластия, но храня их и содержа, внутрь не входит. Так и прародители наши оставлены одни...». Их райское состояние кончилось. «Благодарение всемилостивому Богу, что Он хоть отступил от нас, но не бросил, устроив предивный способ к воссоединению нас с Собою» [там же, с. 76– 77].
«Дух был властен над душою и телом, потому что состоял в живом общении с Богом и от Него получал божескую силу. Когда пресеклось живое общение с Богом, то пресекся приток и божеской силы. Дух, себе оставленный, не мог уже быть властителем души и тела, но был увлечен и сам завладей ими. Над человеком возобладала душевность, а через душевность – телесность, и стал он душевен и плотян. Дух хоть тут же, но без власти» [там же, с. 77]. В силу такой перемены потребности, желания и чувства человека «пришли в смятение, и беспорядочность стала их характеристическою чертою». Вместо послушания Богу в человеке возобладала самость, из самости «потом развилось все полчище страстей: гордость, зависть, ненависть, уныние, любоимание, чувственность – со всеми их многочисленными и многообразными порождениями» [там же, с. 78]. После грехопадения в человеке наступило полное расстройство, которое, в силу наследственности, распространилось на весь человеческий род.
Однако, «придя в расстройство, наша природа в существе своем не изменилась после грехопадения: она только болеет и страдает от разрушенной грехом гармонии сил и способностей человека» [2, с. 134]. Нужно, следовательно, проникнуться этим убеждением и возревновать об исцелении нашей природы, уврачевать ее болезнь. Но как это сделать? «Как скатились под гору, – пишет епископ Феофан, – обратно тому надо и восходить опять на гору. Как зашла болезнь, противоположно тому действуя, можно изгнать ее. Отпали от Бога – надобно воссоединиться с Ним» [там же, с. 79].
Но «воссоединение с Богом никак не может состоять в нашей власти. Мы можем желать его и искать, но устроить его – дело не наших рук» [там же, с. 80], особенно после того, как мы проявили по отношению к Нему недоверие и своеволие. Поэтому «Сам Бог установил закон и порядок нашего с Ним воссоединения, и нам надлежит только воспользоваться этим спасительным установлением Божиим». Для восстановления духа нашего и воссоединения его с Богом необходимо, чтобы Дух Божий нисходил в него и оживлял его, – пишет епископ Феофан. – Чтобы открыть путь нисхождению Духа Божия, снис-шел, воплотился, пострадал, умер на кресте, воскрес и вознесся Единородный Сын Божий... и послал от Отца Духа Святаго, Который, приемлем бывая верующими в Сына, исполняет в них то, о чем молился сей Сын: якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тип в Нас едино будут (Ин. 17, 21). Как же Он совершает сие? Сочетавается с духом тех, кои веруют в Сына Божия, и, оживляя его, воссоединяет его с Богом. Сие именуется новым рождением от Бога, которое верующих делает чадами Божиими по благодати... И стало законом духовной жизни о Христе Иисусе: аще кто не родится водою и Духом, не может внити во Царствие Божие; ибо только рожденное от Духа дух есть (Ин. 3, 5–6)» [там же, с. 81–82].
Благодатное рождение человека в новую духовную жизнь осуществляется в Таинстве Крещения. Но надо помнить, что «проникновение нас благодатию спеется по мере взыскания нашего и труда по сему взысканию. А если не взыщем и не станем трудиться именно для сей цели и в сем смысле, то она не станет одна действовать в нас против воли нашей, как бы насильственно. Бог дал человеку свободу и не хочет нарушать ее, не хочет против воли входить в него и действовать в нем. Захочет человек сам себя предать действию Божию – самоохотно, тогда и Бог благодатию Своею начинает действовать в нем» [там же, с. 108].
Таковы основы христианского нравоучения, в котором тема о взаимодействии благодати Божией и свободы человека является важнейшей. Эта тема проходит через все творения епископа Феофана. Он пишет в них «...о душе, стоящей пред Богом в сокрушении, и в покаянии, или в молитве»; напоминает «о необходимости с нашей стороны усилий к стяжанию благодати; учит о хранении благодати Крещения и о соблюдении условий, полагающих начало внутреннему перерождению нашему». Через книги епископа Феофана видна беспредельная глубина духовной жизни, в них раскрываются ее неисчислимые сокровища и дается ясное представление о том, как «дух овладевает естеством».
ЗАВЕТЫ ЕПИСКОПА ФЕОФАНА ЗАТВОРНИКА
В многочисленных творениях и трудах епископа Феофана Затворника каждый христианин, стремящийся идти в жизни путем благодатного возрождения, может найти все, что по духовному его возрасту и состоянию ему необходимо знать об этом пути и о способах его безопасного прохождения. Отсылая читателей к творениям святителя-затворника, мы, однако, считаем нужным извлечь из них и привести здесь хотя бы некоторые его суждения и мысли, чтобы дать почувствовать их истинность и силу. С этой целью приведем сначала одно из многих суждений епископа Феофана о молитве.
В одной из своих книг он пишет, что первым делом в жизни христианина является молитва. «Есть молитва – живет дух; нет молитвы – нет жизни в духе» [7, вып. 2, с. 33]. Что же такое молитва? Перечисляя орудия молитвы и способы ее обнаружения и возбуждения, святитель Феофан называет молитвой возникновение в сердце нашем благоговейных чувств к Богу и в связи с этим излагает целую науку о возношении к Богу ума и сердца. «Когда, возносясь к Богу, славословим Бога, благодарим Его и молим Его о даровании нам духовных благ, с сознанием и чувством величия Его, и благодеяний Его, и щедрой милостивости Его, тогда мы молимся или находимся в состоянии молитвенном. Все наши молитвы (келейные и церковные, входящие в состав молитвенников и церковных книг) содержат все сказанное; и если мы, читая сии молитвы, не слова только произносим, но и мысли и чувства те же имеем, то вот это и есть настоящая молитва» [7, вып. 2, с. 60]. Когда же молитвенные мысли и чувства настолько сроднятся с умом и сердцем христианина, что он вниманием своим уже не отходит от Бога, то это будет уже высшая степень умосердечной молитвы. «Она бывает в душе и без слов, при беседе с другими и при занятиях каким-либо делом. Это непрерывное внимание к Богу или хождение перед Богом и есть непрестанная молитва...» [5, вып. 2, с. 60–61].
Христианская жизнь имеет своим основанием веру в Бога. Но как она возникает у человека? Может быть, «веру воспитание набивает?» – как выразилась в письме к епископу Феофану одна его заочная собеседница. «Не набивает, а развивает и дает ей определенный вид, – отвечал святитель. – Всякий вновь рождающийся вступает в общество, имеющее веру. Вера общества становится его верою, как и все прочее. Но способность к вере и ее потребность для души не обществом набиваются. Все одно, как в отношении к познаниям, – общество через воспитание передает новому члену своему добытые им познания, но не дает ему способности познавать. Эта способность есть неотъемлемая принадлежность души. Так и вера в бытие Бога и Его Вседержительство есть неотъемлемая принадлежность духа, которая с силою обнаруживается у всякого, как только разовьются его способности. Общество передает только образ веры своей, а не самую верующую силу и потребность ее... Знать Бога и поклоняться Ему никто бы научить не мог, если бы в духе человека не лежало это неотложным законом»
[17, с. 278–279]. Этот закон, конечно, не опровергается фактами неведения и отрицания Бога; последние свидетельствуют лишь о том, что потребность веры либо дремлет в человеке до времени, либо заглушается страстями, либо удовлетворяется другими объектами.
На жалобу о том, что житейские дела отвлекают от Бога, епископ Феофан отвечал: «Есть у нас поверье, и чуть ли не всеобщее, что коль скоро займешься чем-либо по дому или вне его, то уже выступаешь из области дел Божеских и Богу угодных. Оттого, когда породится желание жить богоугодно или зайдет речь о том, то обыкновенно с этим сопрягают мысль, что уже коли так, то беги из общества, беги из дома в пустыню, в лег. Между тем и то и другое не так. Дела житейские и общественные, от которых зависит стояние домов и обществ, суть Богом определенные дела, и исполнение их не есть отбегание в область небогоугодную, а есть хождение в делах Божеских» [17, с. 186]. «Что всякое дело, сознанное достодолжным, надо делать со всем усердием, это есть долг, огражденный страшным прещением: проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением...» [там же, с. 188].
Это суждение святителя-затворника нисколько не противоречит его же наставлению, что «ищущему Господа надобно удаляться от мира». «Под миром, – пишет святитель, – разумеется все страстное, суетное, греховное, вошедшее в жизнь частную, семейную и общественную и ставшее там обычаем и правилом. Потому удалиться от мира не то значит, чтобы бежать от семейства или от общества, а оставить нравы, обычаи, правила, привычки, требования, совершенно противоположные духу Христову, принятому и зреющему в нас. Гражданство и семейство – благословенны у Бога; потому не должно отрешаться от них или презирать, равно как и все, принадлежащее к их существенному благоустроению. Но все пришлое к ним, прихотное, похотное, страстное, как нарост, вредящий и искажающий их, должно презреть и отвергнуть. Убежать от мира – значит установить себя в истинной семейственности и гражданственности; все же другое сделать так, чтобы оно было как бы не наше, не нас касалось. Требующий мира сего, яко не требующе (1 Кор. 7, 31)» [2, с. 31–32].
Указав границы истинно христианской жизни в миру, святитель-затворник тем самым утверждает, что эта жизнь возможна всегда и везде при любых обстоятельствах. «Спастись везде можно, и спасение не от места и не от внешней обстановки, а от внутреннего настроения. Если вера жива, если нет грехов, разлучающих с Богом и благодать Божию погашающих, если общение со Святой Церковью и исполнение всего церковного прочны, верны и усердны, то состояние ваше спасенное, остается только блюсти и хранить себя в сем чине жизни, пребывая в памяти о Боге и смерти и держа в душе всегда сокрушенное и смиренное чувство», – пишет святитель в одном из своих писем, а в другом повторяет: «Духовная жизнь не безусловно подлежит влиянию внешней обстановки и может цвести во всяком месте и при всяких положениях, ибо она вся во внутреннем строе, и пред внешним не преклоняет выи, а, напротив, властвует над ним и его направляет» [7, вып. 3, с. 27]. Иначе говоря, дух человека, обретший свою свободу в познании Божественной Истины, ничем земным не может быть связан и порабощен, но все земное держит в подчинении, свидетельствуя своей властью, что христианином можно и должно быть в любых условиях места и времени.
Само собою разумеется, что при этом каждому христианину следует знать основные истины своей веры, ее учение, сохраняемое в Священном Предании и в Священном Писании и проповедуемое Святой Церковью. Но «последняя цель жизни христианской, – свидетельствует епископ Феофан, – есть Богообщение и Боговселение» [17, с. 80].
Вспомним свидетельство преподобного Серафима Саровского о цели христианской жизни: стяжание Духа Святого, которое он возвестил Н. А. Мотовилову, не в слове, а в силе (1 Кор. 4, 20). Святитель Феофан достиг того же знания, но иным путем – путем умного созерцания. «Так и веруй, – завещал святитель, – что твое спасение содевается в равной мере Господом Иисусом Христом и Святым Духом, или в Господе Иисусе Христе благодатию Святого Духа, – не забывая при сем содержать в мысли: по благоволению Отца, – чтоб выходило, что оно содевается нераздельным действием Единосущный Троицы, – Бога Единого. Всяко, однако ж, не погрешишь, если будешь помышлять... что в содевании спасения каждого преимущественно действует Дух Святый, тоже нераздельно, однако ж, от Господа Спасителя. Если так, то возжелавшим спасения и взыскавшим его сколько потребно прилепляться к Господу Спасителю верою, любовию и упованием, столько же и с такою же верою, любовию и упованием подобает возыметь заботу и ревность о стяжании и хранении благодати Святого Духа, с полною готовностью покорствовать ее внушению и руководству.
...Получается благодать Святого Духа по вере в Господа Спасителя, но не иначе, как через Святые Таинства и притом в единой истинной Церкви Божией. Помимо Таинств, благодать не получается и вне Церкви не подается» [18, с. 141–142].
Таковы некоторые из суждений святителя Феофана, характеризующие его как учителя христианской нравственности и духовного руководителя. Являясь плодами его духовного опыта, они вместе со многими другими суждениями, указаниями, наставлениями и советами составляют драгоценное наследие, завещанное нам святителем-затворником.
* * *
Обозревая жизнь и деятельность епископа Феофана, нельзя ограничиться только удивлением перед его литературным дарованием, ученостью и необычайным трудолюбием. В деятельности святителя этим его качествам принадлежит лишь служебное значение. К самому существу подвига епископа-затворника приводит нас целеустремленность его многочисленных трудов, всецело оправданная истинно христианской жизнью. Иначе говоря, смысл подвига епископа Феофана открывается нам в том, что он не только выполнил святоотеческие заветы, но и передал их новым поколениям христиан с помощью своих духоносных творений. При этом богатейшее содержание святоотеческого предания выражено им в самой доступной форме, с неподражаемой ясностью и простотой, как это и подобает великому учителю христианской нравственности.
ЛИТЕРАТУРА
- [1]. Епископ Феофан. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия. М., 1881.
- [2]. Преосвященный Феофан, Затворник Вышенский. М.: Изд. Русского Афонского Пантелеимонова монастыря, 1895.
- [3]. К о р с у н с к и й И. Н. Преосвященный епископ Феофан, бывший Владимирский и Суздальский. – Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. СПб., 1894, кн. V–XI.
- [4]. Епископ Феофан. Что потребно покаявшемуся и обратившемуся на добрый путь спасения. М., 1895.
- [5]. Серафиме-Дивеевская летопись. Сост. священник Леонид Чичагов. М., 1896.
- [6]. Епископ Феофан. Слова к тамбовской пастве. СПб., 1861–1867, вып. I –II.
- [7]. Собрание писем святителя Феофана. М.: Изд. Русского Афонского Пантелеимонова монастыря. 1898–1904, вып. 1–8.
- [8]. Епископ Феофан. Толкование Посланий святого Апостола Павла. 2-е изд. М.: Изд. Русского Афонского Пантелеимонова монастыря. К Римлянам, 1980, кн. 1–2; к Коринфянам (первое послание), 1893; к Коринфянам (второе послание), 1894; к Галатам, 1893; к Ефесянам, 1893; к Колоссянам и к Филимону, 1892; к Филиппийцам и к Солунянам (первое и второе послания), 1895; к Титу и к Тимофею (Пастырские послания), 1894.
- [9]. Добротолюбие. Составление и перевод епископа Феофана. М., 1883–1890, т. I –V.
- [10]. «Невидимая брань», блаженной памяти старца Никодима Святогорца. Перевод епископа Феофана. М., 1886.
- [11]. Слова преподобного Симеона Нового Богослова. Перевод епископа Феофана (с новогреческого языка). М., 1882, вып. 1–2.
- [12]. Епископ Феофан. Святоотеческие наставления о молитве и трезвении, или внимании в сердце к Богу, и истолкование Молитвы Господней словами святых отцев. М., 1881.
- [12а]. Предисловие епископа Феофана к «Святоотеческим наставлениям...».
- [13]. Епископ Феофан. Евангельская история о Боге Сыне, воплотившемся нашего ради спасения, в последовательном порядке изложенная словами святых евангелистов. М., 1885.
- [14]. Епископ Феофан. Путь ко спасению. СПб., 1868–1869, вып. 1–3.
- [15]. Епископ Феофан. Начертания христианского нравоучения. 2-е изд. М., 1891,
- [16]. Епископ Феофан. Письма о христианской жизни. СПб., 1880, т. 1–4.
- [17]. Епископ Феофан. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. Письма, М., 1878.
- [18]. Епископ Феофан. Письма к разным лицам и о разных предметах веры и жизни. М„ 1882.